– Теперь, по-моему, ты уже крепко влип – слишком много знаешь, – сказал Громила Руфи, когда они с Ролли разговаривали за баррикадой из металлических ящиков. – И если босс поймет, что ты не с нами, он начнет нервничать и может устроить тебе маленький концерт на автомобильной стоянке.

Ролли понял намек. Последнее время на огромных автомобильных стоянках для служащих компании то и дело вспыхивали такие драки и поножовщина, что даже охранники не отваживались появляться там в одиночку. Как раз накануне одного молодого рабочего-негра избили и ограбили – причем избили так жестоко, что теперь он лежал в больнице и никто не мог поручиться, выживет ли он.

Вспомнив об этом, Ролли вздрогнул. А Громила Руфи ухмыльнулся и сплюнул на пол.

– М-да, дружище, на твоем месте я б хорошенечко подумал.

Кончилось дело тем, что Ролли подключился к торговле наркотиками, – частично под воздействием угроз Громилы Руфи, а еще из-за отчаянной нужды в деньгах. После второй “подсечки” в июне вступила в силу программа экономии Леонарда Уингейта, в результате которой у Ролли и Мэй-Лу каждую неделю оставалось ровно столько, чтобы кое-как просуществовать: все уходило на выплату долгов.

Собственно, торговать наркотиками оказалось довольно просто, и Ролли даже начал подумывать, стоило ли так уж тревожиться и волноваться. К счастью, он имел дело только с марихуаной и ЛСД, а не с героином, что куда опаснее. Героин все-таки поступал на завод, и Ролли знал рабочих, которые к нему пристрастились. Но “героинщики” – люди ненадежные, их легко поймать с поличным; при первом же допросе они могут расколоться и назвать поставщика.

Ну, а на торговлю марихуаной смотрели сквозь пальцы. ФБР и местная полиция конфиденциально сообщили администрации, что будут расследовать дела, связанные с марихуаной, лишь в том случае, если у кого-то на руках окажется свыше фунта этого наркотика. Все объяснялось очень просто: не хватало полицейских для расследования. Поскольку эта информация, несмотря ни на что, просочилась, Ролли и связанные с ним люди тщательно следили за тем, чтобы не проносить на завод больших количеств марихуаны.

Даже Ролли был поражен, узнав, сколько людей курят марихуану. Он обнаружил, что больше половины рабочих выкуривают по две-три закрутки в день, причем многие утверждали, что только благодаря наркотику им удается справляться с ритмом работы на конвейере. “Боже праведный! – как-то в разговоре с Ролли воскликнул один его постоянный клиент. – Да разве выдержишь без наркотиков эту крысиную гонку?” Достаточно выкурить половину закрутки, сказал он, чтобы получить заряд на несколько часов.

Ролли слышал также, как другой рабочий сказал мастеру, предостерегавшему его от курения марихуаны. “Если вышвырнуть отсюда всех, кто покуривает, то некому будет делать автомобили”.

Торговля наркотиками имела для Ролли еще одно последствие: он мог теперь расплачиваться с ростовщиками, и у него оставалось еще немного денег, чтобы купить марихуаны и для себя Он и сам почувствовал, что, приняв наркотик, легче выдержать день на конвейере, да и работа спорится лучше.

А Ролли справлялся с работой, и Фрэнк Паркленд был неизменно доволен им – побочные дела отнимали у него не так уж много времени.

Поскольку положение он занимал самое рядовое, то, пока в течение четырех недель шло переоборудование цехов в связи с переходом на выпуск “Ориона”, его на две недели уволили, а затем, как только первые машины поползли с конвейера, снова взяли на работу.

Ролли очень понравился “Орион”. Вернувшись домой после первого дня сборки новой машины, он сказал Мэй-Лу: “Лакомая штучка на колесах”. И, видно, до того возбудился, что добавил: “Сегодня мы с тобой тоже полакомимся”. В ответ Мэй-Лу захихикала, а Ролли все думал о колесах и о том, как бы купить себе “Орион”.

Казалось, все шло хорошо, и на какое-то время Ролли почти забыл о своем любимом изречении: “Ничто не вечно!” Но ненадолго: уже в последнюю неделю августа ему снова пришлось вспомнить об этом.

Весть от Громилы Руфи дошла до Найта через складского рабочего Папочку Лестера. Завтра вечером кое-что затевается. По окончании смены Ролли должен остаться на заводе. До тех пор он получит дополнительные инструкции.

Ролли зевнул Папочке прямо в лицо:

– Посмотрю, что там у меня записано в календаре, дружище.

– Хоть ты и прыткий, – бросил Папочка, – только мне мозги не крути. Ты должен быть завтра на месте – и точка.

Ролли знал, что не посмеет ослушаться, и, поскольку недавняя авантюра на площадке утиля и металлолома принесла ему две сотни долларов, он решил, что и завтра будет то же самое. Однако инструкции, которые он получил на другой день за полчаса до окончания работы, оказались совсем иными. Ролли, сказал ему Папочка, велено поболтаться в цеху, пока не начнется вечерняя смена, а затем подойти к раздевалке, где соберутся и остальные, включая Папочку и Громилу Руфи.

И вот когда сирена возвестила окончание смены, Ролли не бросился как угорелый к выходу на автомобильные стоянки и остановки автобусов, а неторопливо направился к автомату выпить бутылку кока-колы. Это заняло у него больше времени, чем всегда: на стыке смен автоматы выключаются, из них вынимают деньги, – вот и сейчас этим занимались двое служащих фирмы. Ролли стоял и смотрел, как серебро каскадом сыплется в брезентовые мешки. Когда автомат снова включили, Ролли получил свою кока-колу, подождал еще несколько минут и с бутылкой в руке направился в раздевалку для рабочих.

Она напоминала мрачную пещеру с сырым цементным полом, где вечно воняло мочой. Посредине стояли в ряд громоздкие каменные умывальники – “птичьи корытца”, – возле каждого из которых обычно совершало “омовение” до десятка рабочих. На остальной площади теснились шкафы, писсуары и туалеты без дверей.

Ролли сполоснул руки и лицо у одного из умывальников и вытерся бумажным полотенцем. Сейчас он был здесь один, поскольку дневная смена уже покинула завод, а вечерняя еще не приступила к работе. Скоро сюда нахлынут рабочие этой смены.

Дверь в раздевалку распахнулась, и неслышно вошел Громила Руфи, что было удивительно для такого большого человека. Он состроил недовольную гримасу и посмотрел на свои часы. Рукава рубашки были у него закатаны, на согнутой обнаженной руке играла мощная мускулатура. Ролли шагнул к нему, но Громила Руфи знаком призвал его к молчанию.

Через несколько секунд открылась та же дверь, и на пороге появился Папочка Лестер. Молодой негр тяжело дышал, словно за ним гнались, на лбу блестели капельки пота.

– Я же говорил тебе: времени зря не терять… – с упреком бросил Громила Руфи.

– А я и не терял! Это они запаздывают. Что-то у них там заело с одним автоматом – вот и застряли. – Голос Папочки от волнения стал визгливым, обычное его самодовольство как рукой сняло.

– Где они сейчас?

– В южном кафетерии. Лерой ведет наблюдение. Он подойдет к нам, где условились.

– Южный кафетерий – их последняя остановка, – сказал Громила Руфи. – Пошли. Руфи застыл на месте.