бедноты устарело. Даже вкусовой консенсус элиты в значительной степени утратил свою силу. Городские комплексы лишь в редких случаях проектировались как единое целое, что ранее было характерно не только для княжеских резиденций, но и для многих неаристократических городов. Эстетически, а также социально и политически викторианский город был «полем битвы». Но он был построен более прочно: меньше лепнины, больше массивной кирпичной кладки, больше железа. Город на века. И он был больше по объему. Средняя ратуша и железнодорожный вокзал были такого размера, какого в прошлом достигали только соборы или дворцы в стиле Версаля. Парадоксально, но грандиозная городская архитектура делала людей меньше, чем когда-либо делала княжеская пышность.

Помимо значительного роста пространственных размеров, численности населения и доли в общей численности населения страны, большой город XIX века претерпел еще несколько серьезных трансформаций:

(1) В разных частях света урбанизация и рост городов происходили с разной скоростью. Мало где еще так четко прослеживаются региональные различия в темпах социального развития - фундаментальной характеристики современности.

(2) Города по всему миру становились все более разнообразными. Старые типы городов исчезли, но к ним добавилось множество новых. Эта диверсификация была обусловлена появлением новых специальных функций: железная дорога создала город-перекресток, а увеличение количества свободного времени и потребность среднего класса в отдыхе привели к развитию прибрежного курорта.

(3) Со времен Вавилона и Древнего Рима существовали метрополии, которые простирались и доминировали на больших территориях. В XIX веке появились сети такого масштаба, которые надолго связали крупнейшие города мира друг с другом. Эта глобальная городская система существует и сегодня, но еще более взаимосвязанная и с другим распределением веса составляющих ее элементов.

(4) Городская инфраструктура создавалась таким образом, что не имела исторических прецедентов. На протяжении тысячелетий "городская среда" состояла в основном из зданий. Теперь же были вымощены улицы, облицованы кирпичом гавани, проложены железнодорожные и трамвайные пути, установлено уличное освещение, прорыты облицованные клинкером подземные тоннели для канализации и метрополитена. Новые сооружения уходили как вниз, так и вверх. К концу века города стали чище и светлее. В то же время в огромных мегаполисах появился таинственный подземный мир, породивший всевозможные страхи и фантазии о побеге. Новая инфраструктура впитала в себя огромные частные и государственные инвестиции - наряду с промышленными предприятиями, что явилось самой большой сферой приложения капитала в период индустриализации.

(5) С этой новой материальной основательностью тесно связаны коммерциализация и неуклонное повышение стоимости городской недвижимости, а также рост значения рынка аренды. Только теперь городская земля стала объектом инвестиций и спекуляций, ценимая не за ее сельскохозяйственное назначение, а просто за ее местоположение. Небоскреб" стал олицетворением этой тенденции. Стоимость земли взлетала со скоростью, немыслимой в производительных секторах экономики. Участок земли, который в 1832 г. переходил из рук в руки за 100 долл. в только что основанном городе Чикаго, в 1834 г. был продан за 3 тыс. долл. и через 12 месяцев оценен в 15 тыс. долл. В таких старых городах, как Париж, спекуляция недвижимостью началась в 1820-х гг. Те же рыночные механизмы действовали в годы бума в таких азиатских городах, как Токио и Шанхай. В этих условиях земельные кадастры приобрели новую точность и экономическую значимость, в учебники права были добавлены главы о землевладении, строительстве, отношениях арендодателя и арендатора, а финансовый сектор уже невозможно было представить без ипотеки. На сцене появились новые социальные типы: агент по недвижимости, спекулянт недвижимостью, подрядчик или "застройщик" (строивший стандартное жилье для среднего и низшего классов), арендатор. 6) Города всегда были спланированы. Они проецировали космическую геометрию на землю. Князья создавали идеальные города, это было одним из их любимых занятий в эпоху европейского барокко. Однако только в XIX веке планирование городов стало восприниматься как постоянная задача центральных и местных органов власти. Постоянно борясь с безудержной экспансией и зачастую проигрывая в этой борьбе, городские советы тем не менее продолжали заниматься планированием, и этот импульс стал неотъемлемой частью муниципальной политики и управления. Если город хотел быть "современным", то он намечал видение своего будущего, дополняя его техническими ноу-хау.

(7) Сформировались и получили широкое распространение новые представления о городской публике и политике сообществ. Олигархия и недифференцированный, непредсказуемый "народ" перестали восприниматься как единственные субъекты публичного пространства. Ослабление абсолютистской регламентации наряду с расширением электорального представительства, появлением новых средств массовой информации, организацией групп интересов и политических партий на муниципальной арене изменило характер местной политики. По крайней мере, в конституционных государствах столица являлась одновременно и местом заседаний парламента, где проводилась национальная политика: электорат следил за происходящими там событиями с беспрецедентным уровнем вовлеченности. Богатый и живой мир клубов, ассоциаций, церковных общин и религиозных сект, с особой тщательностью описанный для Англии и Германии раннего Нового времени, зарождался и в совершенно иных политических условиях, например, в провинциальных городах позднеимперского Китая.

(8) Новые "урбанистические" дискурсы и новая критика городской жизни поставили город в центр борьбы за интерпретацию мира. Города всегда были чем-то особенным, и те, кто жил в них - по крайней мере, в тех, что расположены в Средиземноморье, - всегда были склонны смотреть на rustici с пренебрежением. Но только динамичное историческое мышление XIX века возвело большой город в ранг пионера прогресса и реального очага культурного и политического творчества. Жюль Мишле даже создал миф о Париже как универсальном городе планеты Земля - троп, который впоследствии укоренился в представлении о французской метрополии как о «столице XIX века». Отныне каждый, кто восхвалял сельскую жизнь, навлекал на себя подозрение в том, что он простак или реакционер; каждый, кто защищал ее, делал это уже не для того, чтобы найти разумный баланс между "двором" и "деревней", а чтобы поддержать мощную критику цивилизации в духе либо аграрного романтизма, либо воинствующего юнкерства. К концу века даже старые пасторальные идеалы были переосмыслены в урбанистическом контексте "города-сада". Новая социология, от Анри де Сен-Симона до Георга Зиммеля, была в основном наукой о жизни городских жителей, скорее Gesellschaft, чем Gemeinschaft, скорее быстрота и острота, чем деревенская умиротворенность. Политическая экономия больше не рассматривала землю как источник общественного богатства, как это делали физиократы XVIII века. Как один из "факторов производства" среди прочих, земля теперь рассматривалась скептически, как застойное препятствие на пути экономического развития. Создание стоимости для поколения Карла Маркса и Джона Стюарта Милля происходило в городско-индустриальном пространстве. Это новое культурное преобладание города над деревней отражало снижение политической значимости крестьянства. Между восстанием Пугачева на юго-востоке России (1773-75 гг.) и волной протестов на рубеже ХХ века (восстание китайских боксеров