Rozman, "East Asian Urbanization in the Nineteenth Century: Сравнение с Европой", в: Woude et al., Urbanization in History, p. 65 (табл. 4.2a, 4.2b); Западная Европа: Maddison, World Economy, p. 40 (табл. 1-8c).

 

В таблице 6 приведены сравнительные процентные показатели численности населения для отдельных периодов XIX века. Это свидетельствует как о постоянном среднем положении Японии между Китаем и Западной Европой, так и о необычайной скорости образования городов в Европе после первой четверти века. Незадолго до открытия Западом двух крупнейших стран Восточной Азии доля городов в общей численности населения Японии была более чем в три раза выше, чем в Китае. Однако правомерно ли такое сравнение с методологической точки зрения? Была ли Япония уже по критерию урбанизации более "современной", чем Китай? Разрыв сокращается, если разложить средние показатели: то есть сравнивать Японию не с огромной территорией Китая в целом, а с его экономически наиболее развитым макрорегионом - Нижней Янцзы. В этом случае демографические показатели примерно одинаковы. В 1840-х годах в низовьях Янцзы городские жители составляли 5,8% от общей численности населения. К 1890 году этот показатель вырос до 8,3%, что не намного меньше, чем 10,1% в Японии в период ранней индустриализации. Таким образом, в этих двух густонаселенных регионах абсолютные цифры были следующими: 3,7 млн. японцев проживали в городах с населением 10 тыс. человек и более в 1825 году, но только 3,3 млн. в 1875 году; в то время как в Китае этот показатель составлял 15,1 млн. человек во время Опиумной войны и 16,9 млн. в 1890-х годах. Для Европы мы имеем оценки Поля Байроша и его сотрудников, которые определяют как город любое поселение с населением более 5 тыс. человек; это дает 24,4 млн. городских жителей в континентальной Европе в 1830 г. и 76,1 млн. в 1890 г. Порядок величин здесь может быть только приблизительным, но если в 1830 г. городская Европа не сталкивалась с сельской Восточной Азией, то к 1890 г. разрыв между ними резко увеличился.

Опыт урбанизации Китая и Японии в XIX веке, безусловно, настолько отличался друг от друга, что говорить о единой восточноазиатской модели было бы неверно. В Японии, как ни парадоксально, модернизация, инициированная государством, фактически привела к временной деконцентрации: упразднение феодальных княжеств (даймятов, или хан), понижение статуса городов-замков как административных центров, отмена обязанности самураев проживать в них или при дворе сёгуна в Эдо (Токио) повысили горизонтальную мобильность в стране, в основном в пользу средних городов. При переходе от эпохи Токугава к эпохе Мэйдзи население Токио сократилось с более чем миллиона человек до 860 тыс. в 1875 г., хотя в этом были заложены семена будущего расширения, поскольку значительная часть земель даймё в окрестностях Токио перешла в руки нового правительства и была использована для развития городов. В Китае незначительный рост темпов урбанизации также можно объяснить модернизационным эффектом, то есть включением прибрежных регионов в мировую экономику и быстрым ростом ряда портовых городов, особенно Шанхая. Рост городского населения наблюдался почти исключительно в низовьях Янцзы, а также в окрестностях Кантона и Гонконга. Однако в целом Китай остался таким же, каким он был в начале века: заметно менее урбанизированным, чем Япония.

В долгосрочной перспективе сравнение с Европой является показательным. Ранняя современная Европа так и не достигла тех абсолютных показателей численности городского населения, которые продемонстрировали Китай и Япония; в Восточной Азии также было гораздо больше очень крупных городов. Европа пережила первый всплеск урбанизации после 1550 г. и второй - после 1750 г.; доля городов в общей численности населения за период с 1500 по 1800 г. удвоилась. Однако в 1650-1750 гг. степень урбанизации в Европе была ниже, чем в Японии, такой же, как в регионе Нижней Янцзы, и выше, чем в Китае в целом. Рывок Европы в XIX веке не был полностью обусловлен индустриализацией и сопутствующим ей появлением городов-фабрик. Он также имел несколько более ранние корни в том, что Ян де Врис называет "новой урбанизацией" после 1750 г., которая началась в Англии и распространилась после начала века на юг Европы, особенно в малых и средних городах. Рост очень крупных городов был менее впечатляющим и в большей или меньшей степени соответствовал росту общей численности населения; только железные дороги увеличивали их вес непропорционально, не приводя к "урбанизации сверху" и не порождая таких мегаполисов, которые стали обычными за пределами Европы в ХХ веке.

 

Иерархии

Таким образом, в Европе XVIII века (за исключением России и Испании) постепенно сформировалась тонкая иерархия городов, в которой была хорошо представлена каждая размерная категория. Ян де Врис, осторожный эмпирик, обычно предпочитающий говорить о "микрорегионах", а не о целых странах или Европе в целом, считает, что равномерность рангово-размерного распределения оправдывает идею о характерной европейской модели урбанизации. Города Европы (к западу от России) образовали географически связанную, вертикально дифференцированную систему с высокой степенью взаимодействия, в которую входили и городские центры колоний, пока еще не вполне понятным образом. Де Врис отмечает, что некоторые страны Европы конца XIX века - возможно, впервые в истории - перешагнули порог, за которым основным источником урбанизации стала не миграция из страны или из-за рубежа, а процесс естественного воспроизводства населения в собственных границах. Напротив, крупные североамериканские центры иммиграции, хотя и находились на уровне экономического развития, сопоставимом с северо-западной Европой, стали самовоспроизводиться только после Первой мировой войны. Безусловно, скептическое отношение к разговорам (зачастую идеологически мотивированным) о своеобразной исторической траектории Европы вполне оправдано. Однако, как представляется, существуют убедительные эмпирические доказательства своеобразия ее урбанизационного пути.

Ученые, изучающие урбанизацию, обычно проводят сравнительную оценку структуры городов, проверяют, насколько "правильно" выглядит соотношение между крупными, средними и малыми городами. С этой точки зрения не только Великобритания, Франция, Нидерланды и Германия, но и США в XIX веке имели "зрелую" городскую иерархию. Этого нельзя сказать ни о Дании, ни о Швеции, где доминировали Копенгаген и Стокгольм, ни о России, где кроме Санкт-Петербурга и Москвы не было по-настоящему крупных городов: третий по величине Саратов имел едва ли десятую часть населения Санкт-Петербурга. Типичная губернаторская столица, никогда не превышавшая 50 тыс. жителей, никогда не перераставшая административные и военные функции, которые она получала от центрального государства, была лишь в незначительной степени затронута динамическими силами, действовавшими в поздней царской России. Отсутствие четко выстроенной иерархии городов было серьезным препятствием на пути модернизации России.

Япония, напротив, вплотную приблизилась к идеалу городской системы с широким непрерывным спектром численности населения. Так же как и Китай