были выкрашены в кремово-оранжевый и яично-жёлтый соответственно. В контраст испанской мебели из «Трёх китов». В пристроечке помещалась кухонька и санузел. Интерьер кухни был скопирован с чешского журнала шестидесятых годов, зато санузел… Когда Коркин первый раз зашёл туда по нужде, ему показалось, что оказался в нужнике каюты первого класса на «Титанике». Больше всего поразила медная ванна на гнутых львиных ножках.

Ключи от домика у Сергея Николаевича остались с тех пор, как приходилось минимум раз в месяц «приезжать на вызов» к Елене, прятавшейся от всех в очередном приступе ипохондрии. Было это два года назад. Острый кризис, вызванный неудавшимся «служебным романом», сменился очередным приступом активности на государственной службе и в личной жизни. К услугам Сергея Николаевича как психотерапевта Елена стала прибегать все реже и реже, для нерегулярных сеансов их вполне устраивал кабинет в «КОРПСИ», отношения перешли в знакомство без всяких перспектив на возможную близость. Как-то само собой получилось, что связка с запасными ключами осталась у Коркина, а Елена о ней не напоминала.

После встречи с незнакомцем, так мастерски пробившим психологическую броню, которую годами создавал Сергей Николаевич, он бросился в бега. Причём бежал не сломя голову, а по всем правилам конспирации.

Сергей Николаевич по долгу службы и квалификации в течение многих лет лечил и консультировал офицеров спецслужб и невольно стал эрудитом в оперативном ремесле. Он не мог не знать, что его пациенты, в каком бы расхристанном психофизиологическом состоянии они бы ни находились, как низко бы ни пал их моральный дух и интеллектуальный уровень, в нужный момент способны стиснуть зубы, сжать волю в кулак, напрячь мозги и дать результат. Он знал, что если ребятам надерут холку, пнут под зад, да ещё пообещают содрать живьём шкуру и повесить медальку, то по следу они побегут вперёд собственного лая. Найдут и затравят обязательно.

И это свои, люди в большинстве своему недалёкие. А о тех, от имени кого приходил странный посетитель, Сергей Николаевич старался даже не думать. Эти не то, что из-под земли, из самого ада достанут, если потребуется. Не тело, так душу.

Именно из-за них, Невидимых и Могущественных, Сергей Николаевич и решил порвать со своими коллегами и единомышленниками. По его глубокому убеждению, вся сила «силовиков» состояла в том, что они имели дело с людьми несвободными, находящимися в тотальной зависимости от власти. И что самое важно, «спецконтингент» и «электорат» привычно терпели ярмо. Спорадические вспышки неповиновения входил в правила игры, по умолчанию признаваемые всеми участниками. Сергей Николаевич как никто другой знал, что бунтовщик подсознательно готов к батогам, дыбе и плахе. Бунт в условиях тотальной, всеми одобряемой власти, есть форма суицида и не более того. Ну что в таких условиях не покомандовать? Только такая романтическая дура, как Елена, могла увидеть божественный ореол над серостью и скудоумием «сильных мира сего».

То ли дело Невидимые властители…

Коркин, работая с тайнами человеческой психофизиологии и тем специфическим нечто, что зовётся «резервными возможностями организма», имел возможность увидеть, какая мощь даётся свободному. И какая воля даётся наделённому волей к жизни. Даже одного свободного не могли перемолоть жернова государства. А если свободные объединились в тайную общину? Об этом даже страшно было подумать. Игнорировать предупреждение общины мог только полный самоубийца.

На самом закате жизни и карьеры Сергей Николаевич пришёл к неутешительному для себя выводу: накопленных знаний оказалось плачевно мало, чтобы стяжать посвящение, не хватило мужества, чтобы обрести личную свободу, а доить дальше нуждающихся в его услугах «силовиков» стало бессмысленно. И даже опасно

Судя по всему, у его пациентов начался финальный припадок властолюбия, после которого человек либо становится монстром, либо просто умирает.

А спасительное послание от Невидимых — вот оно, нагрудном кармане. Крохотная флэш-карта со звуковым файлом. Билет в индивидуальный рай.

«А разве бывает другой? — вдруг пришло на ум Сергею Николаевичу. — Действительно, если каждому воздаётся по вере… Получается, что и ад, и рай явление сугубо индивидуальные. Правильно! Не мог же Господь создать Рублево-Успенское шоссе на Небесах. Это людское, человеческое, слишком, до убожества — человеческое. А там… Я уверен… Там на берегу моря стоит крохотный домик, в нем пылает очаг, и умный большой пёс ждёт своего хозяина, спустившегося в погреб за молодым вином».

Из-под плотно сжатых век выползли две жгучие слезы.

Впервые за прошедшие сутки Сергей Николаевич почувствовал себя жалким, обречённым, всеми брошенным стариком. Нервный мандраж от близкой опасности, обострявший все чувства и, как кокаиновый дурман, холодком щекочущий нервы, сменился старческой слабостью.

«Ну чего радовался, идиот? От одних убежал, к другим не прибился. Так и останешься между, ни то, ни се, распухшим от самомнения ничтожеством. Всевластия тебе захотелось? Истинного могущества? Бес попутал, Бог не дал… Вот и сиди теперь, радуйся, что забвением наказали. А могли в растение превратить, в назидание потомкам. Домик у моря все лучше палаты в Кащенко. Однако обидно-то как! Всю свою сознательную жизнь к ним пути искал. И вот встретились! Ох, обидно-то как! Как с надоедливой мухой обошлись. По-буддистски. Не размазали по стеклу, а с достоинством выкинули за окно. Живи, муха. Что с тебя взять, коли мухой родилась?»

Сергей Николаевич всхлипнул. Растёр по щекам густые и едкие слезы. На подбородке уже проклюнулась щетина. Из рукава куртки в нос ударил запах прокисшего пота.

Ночь он провёл в самом безопасном, как он считал, месте — в сторожке на подворье церкви на Большой Ордынке. Там его не могли найти ни свои, ни те, от чьего имени явился посланник.

При церкви устроили центр реабилитации жертв тоталитарных сект, в который Сергей Николаевич иногда захаживал в поисках интересных пси-матриц для своих исследований. В общей серой массе духовных калек иногда удавалось выудить такие образчики убогости, по сравнению с которыми заспиртованные уродцы из Кунсткамеры казались милыми пупсиками. На юнцах, трахнутым по голове сатанизмом, кришнаитством и прочей психоделической заумью, он изучал последствия «промывки мозгов». Иными словами, пользовался лабораторным материалом чужих экспериментов в личных научных интересах.

С настоятелем храма и руководителями центра Коркин был накоротке, время от времени давал им профессиональные советы. Со старостой и ночными сторожами задружился просто так, на всякий случай.