Матильда с серьезным видом кивнула и погладила девочку по шелковистым волосам.

– Знаешь, у тебя даже личико просветлело. Словно на душе стало легче… Теперь ходи на могилу матери почаще и приноси ей цветы. Если она тебя послушалась, значит, уже вознеслась к божественному свету и ангелы наконец-то смогут ее утешить. Ты очень смелая девочка, Анатали!

Для Анатали эти слова были слаще меда. Взволнованная, она укрылась в объятиях Матильды.

– Все это благодаря вам, – пробормотала девочка. – Спасибо!

Знахарке хотелось плакать. Нежность этого ребенка смягчила горечь ее былых обид, заставила забыть о прошлом.

– Мы с тобой станем хорошими подругами, – произнесла Матильда. – У меня есть земляничный тарт. Хочешь?

– Еще бы! Обожаю сладкое!

* * *

Через полчаса Анатали решила, что ей пора домой. Подхватив рюкзачок, она встала на цыпочки и поцеловала Матильду.

– Скоро я снова к вам приду! – пообещала девочка.

– Передавай привет Жасент и Пьеру, моя крошка! И поосторожнее на центральной улице! Машины ездят все быстрее и быстрее…

Матильда даже вышла на крыльцо, чтобы проследить за ребенком. Она сразу же заметила возле церкви Брижит Пеллетье и Пакома. Мать и сын были одеты как на праздник. Они разговаривали с кюре. Чисто выбритый и тщательно причесанный, несчастный безумец поглядывал в сторону знахарки и Анатали.

– Только не это! – прошептала девочка. – Матильда, он меня увидел! Я боюсь Пакома. Что, если он за мной увяжется?

– Думаешь, он сможет это сделать? Мать ему этого не позволит. И не надо бояться Пакома, он не злой. А еще – доктор Сент-Арно дает ему успокоительное.

– Я все равно боюсь.

– Если так, лучше уж я провожу тебя до перекрестка. Со мной тебе ничего не угрожает.

Брижит притворилась, будто не видит знахарку и Анатали, когда те переходили через площадь, зато Паком тут же уставился на девочку остекленевшими глазами. Его толстые губы приоткрылись в блаженной улыбке и тихо пробормотали:

– Эмма! Маленькая Эмма!

В доме Брижит Пеллетье, на улице Потвен, тем же вечером

Ужин подходил к концу. В электрическом свете вдова Пеллетье выглядела еще более изможденной. Она жевала печенье и смотрела на сына, и ее лицо выражало ненависть. Годами она ухаживала за ним, оберегала, но теперь Паком представлялся ей обузой, которую нет сил тащить дальше. «Я всегда обращалась с ним как с ребенком, была с ним ласкова. Но сейчас – сейчас он вызывает у меня отвращение и дорого мне обходится», – размышляла она.

Гонорары у доктора Сент-Арно были немалые, он требовал платы за каждый визит, а также за уколы и таблетки. Сбережения Брижит стремительно таяли. К тому же она устала купать и кормить крепкого двадцатишестилетнего парня с разумом ребенка и подумывала о том, как бы от него избавиться. Стоило сыну расшалиться или начать говорить глупости, как она принималась ему угрожать:

– Будь послушным, иначе я отправлю тебя в психушку! Будешь там жить вместе с такими же, как ты, идиотами. И больше не увидишь маму!

Паком смотрел на нее с тревогой. Он не понимал, почему она ведет себя с ним не так, как раньше, и почему злится, когда он просится к Эмме, милой красавице Эмме. Отвращение – вот чувство, которое Брижит испытала, узнав о страстях, бушевавших в душе ее отпрыска.

– Видели бы вы, доктор, что он делает! – шепнула она Сент-Арно. – Я не раз его за этим заставала. Он… Он…

– Мастурбирует? – подсказал врач без всякого смущения. – Многие умственно отсталые люди по достижении зрелости подчиняются своим инстинктам, мадам, это в порядке вещей. Я увеличу дозу брома.

Однако лечение не искоренило проблему. Последние несколько месяцев Паком часто заводил речь об Эмме Клутье. Создавалось впечатление, что парень ее боготворит – она и красивая, и добрая, ему очень хочется снова с ней поиграть. И все бы ничего, если бы не то ужасное воскресенье, когда он напугал маленькую Анатали. «Если он опять убежит, если тронет девчонку, мне придется иметь дело с полицией!» – твердила про себя вдова Пеллетье, замирая от страха.

Брижит и сама чаще, чем обычно, упоминала в разговоре маленькую Клутье, словно желая таким образом заговорить судьбу и предостеречь своего полоумного сына. Вот и сегодня вечером, пока Паком лакомился свежим чеддером, она завела свою песню:

– Чтобы я больше не видела, что ты таращишься на племянницу Лорика – как сегодня перед церковью! Ты ведь боишься Лорика? Он тебя уже бил. И побьет еще сильнее, если подойдешь к этой девчонке. Больше не заговаривай мне зубы своей Эммой, надоело!

Паком, увлеченный поеданием сыра, и ухом не повел.

– Эмма Клутье умерла, а эта девочка – ее дочка. Имей ты хоть немного мозгов, ты бы это понял. Только попробуй снова к ней подойти – и я упеку тебя в психушку!

– Эмма не умерла! – внезапно крикнул полоумный, и у него изо рта полетели белые крошки сыра. – Она тут! Эмма! Красивая Эмма!

– Кретин несчастный! – вырвалось у его матери. – Замолчи! Что это за блажь – говорить все время об Эмме Клутье? Она-то уж наверняка убегала подальше, стоило ей тебя увидеть, – кокетка, развратница!

– Нет, Эмма добрая, она меня поцеловала. Сама замолчи!

Брижит съежилась, ожидая вспышки агрессии. Силы у Пакома было достаточно. Обычно он матери не перечил, но внезапно она обнаружила в нем перемену – он стал вспыльчивым и гораздо менее рассеянным, чем обычно. Если такой верзила толкнет, на ногах не устоишь…

– Паком, сынок, будь хорошим мальчиком, слушайся маму! Не будем больше говорить об Эмме, ладно? Сейчас я дам тебе таблетки, а потом мы пойдем наверх. Тебе пора спать.

Парень помотал головой. Его тяжелые кулаки по-прежнему лежали на столе.

– Мамочка тебя любит, мой хороший! Делай, что тебе говорят!

Вдова напряглась, разрываясь между страхом и любопытством. Паком засмеялся, и этот ужасный хохот перешел в рыдания.

– Я хочу к Эмме, к маленькой Эмме!

– Боже, ну что мне делать? У меня уже нет сил. Я с тобой скоро сама с ума сойду!

Брижит машинально схватила алюминиевый тюбик с успокоительными таблетками и высыпала шесть штук себе на ладонь.

– Держи! – сказала она. – Это конфеты.

Паком послушно проглотил таблетки и запил их водой. Это было привычным окончанием ужина. И почти тут же сумасшедший взмолился заплетающимся языком:

– Пусть маленькая Эмма меня поцелует! Мама, хочу к Эмме!

Брижит вздохнула, но тут же встрепенулась, пораженная внезапной догадкой. «Анатали… Они ведь так и не узнали, кто ее отец. А если это Паком? Разве не странно, что он без умолку болтает об Эмме? Девчонка Клутье скрыла ото всех свое положение. А потом, говорят, бросила дочку, как только та родилась», – думала она.