Уэст резким движением поднялся, еще раз окинул меня жестким взглядом, повернулся и широким шагом направился к зданию лазарета. Все остальные уже отъехали, и только один конюх молча дожидался его с поводьями в руке. Я остался сидеть, погруженный в кипение мыслей.

Я ехал назад через Портсмут, переполненный мрачными мыслями. Мне даже не приходило в голову, что пожар могла устроить сама Эллен. Могут ли оказаться правдой намеки Уэста? Он не понравился мне – в нем чувствовались горечь и ожесточение, – однако случившаяся некогда в Рольфсвуде трагедия, безусловно, навсегда тяжелым грузом легла на его плечи. Сердце мое еще более упало, когда я вспомнил слова Эллен: «Он горел! Бедняга был целиком охвачен пламенем… я видела, как плавится, чернеет и растрескивается его кожа!» Эта фраза позволяла счесть ее причиной пожара. Позволяла, но не доказывала. А кроме того, были и другие слова: «Они были такими сильными! Я не могла шевельнуться! Небо над головой… такое широкое, такое широкое, оно было готово поглотить меня!» Я вспомнил про преподобного Секфорда, сказавшего, что платье девушки было порвано и к нему прилипла трава.

К реальности меня вернули гневные крики впереди. Дюжина мужчин, возможно, матросов, ступая босыми ногами по дорожной пыли, остановились посреди улицы и принялись осыпать оскорблениями четверых иностранцев, шедших по ее противоположной стороне. Они также были босоноги и одеты в поношенные и залатанные рубахи и куртки. Следовавший за мной возчик резко повернул коней в сторону, чтобы не наехать на англичан.

– Драные испанские псы! – кричал один из них. – Неужели эта макака, ваш император Карл, не может даже пристойно одеть вас?!

– Это почему нам приходится служить с грязными папистами? – вторил ему еще один. – А, так вы из тех, что прошлой зимой потерпели кораблекрушение в Девоне, так ведь? Те, кого король принял на службу? Даже собственный сраный корабль водить не способны!

Четверо испанцев остановились, обжигая своих мучителей полными ярости взорами. Один из них шагнул на дорогу лицом к англичанам.

– Cabrуn![36]– крикнул он гневно. – Думаешь, мы хотим служить на ваших кораблях! Наши caputanes заставляют нас!

– Капутаны! Какие еще, на хрен, капутаны?

– Я сражался с Кортесом в Новом Свете! – завопил испанец. – Против мехика! Против таких же собак-язычников, как и вы сами!

Руки англичан и испанцев уже тянулись к ножам. Но тут полдюжины солдат в латных нагрудниках, обнажив мечи, оставили угол и разделили обе группы матросов.

– Проваливайте! – приказали они скандалистам. – Вы препятствуете движению по королевскому тракту!

Бросая друг на друга свирепые взоры, матросы двинулись дальше, а солдаты жестами восстановили замершее было движение.

Я почти поравнялся с ратушей. Двое стоявших возле нее людей в адвокатских мантиях, старший из которых всем весом опирался на палку, были заняты оживленным спором. Это были сэр Квинтин и Эдвард Приддис. На таком расстоянии я не мог слышать их разговор, однако на лице Эдварда лежала тревога, ничуть не похожая на то холодное превосходство, какое он выказывал во время нашей первой встречи. Отец явно пытался успокоить его. Заметив меня, Приддис-младший немедленно умолк. Я поклонился обоим, оставаясь в седле. Они ответили поклоном – холодным и официальным.

Проехав через городские ворота, я отправился прямо в солдатский лагерь. Запах испражнений и мочи, казалось, сделался еще крепче. К шатру цирюльника тянулась очередь: военные выходили из него обритыми и коротко стриженными. Неподалеку солдаты окружили двух своих товарищей, боровшихся и обнаженных по пояс. Среди зрителей я заметил Барака, стоявшего рядом с Карсвеллом. Оба были побриты, а на голове Стивена щетинился короткий ежик, такой же, как у Хью и Дэвида. Спешившись, я подвел к ним коня.

– Так что же смог рассказать тебе этот самый Уэст? – резко спросил Джек. Нетрудно было понять, что он сердится на меня.

– Нечто совершенно для меня неожиданное. Но расскажу потом. – Я повернулся к Карсвеллу: – Нам пора возвращаться в Хойленд. Мне хотелось бы попрощаться с капитаном Ликоном. Ты не видел его?

– Сейчас он беседует с сэром Франклином в его шатре. Не думаю, что разговор их затянется надолго.

Я посмотрел на борцов. Одному из них, рослому и крепкому, было за двадцать, а в роли его противника выступал Том Ллевеллин. Для столь молодого человека он обладал весьма внушительными плечами и грудной клеткой. Ллевеллин довольно быстро сумел бросить своего соперника на землю, где тот, тяжело дыша, признал свое поражение. Одни из зрителей приветствовали победителя, другие же смотрели на него угрюмо. На шеях многих висели большие кожаные кисеты с пожитками, из которых они доставали и передавали друг другу всякие мелкие вещи. Сосед Стивена передал ему двусторонний гребешок для вычесывания гнид, одна сторона которого с тонкими зубчиками была черна от раздавленных вшей, и крошечную костяную ложечку.

– А это что такое? – спросил я, указывая на ложечку.

– Черпалка для ушной серы, – бодрым тоном ответил Карсвелл. – Полезная штука для вощения луков. – Он швырнул Тому кусок ткани, чтобы тот вытер вспотевшую грудь. – Отлично, парень.

– Смотри-ка, кто будет следующим, – буркнул Барак. – Интересная пара.

В круг вступили Угрюм и Голубь. Обмениваясь яростными взглядами, они сняли безрукавки и рубахи. Угрюм был выше, и тело его казалось наделенным грубой силой, но на жилистом теле Голубя невозможно было найти и унции жира. Уперев руки в бока, Угрюм провозгласил, обращаясь к толпе:

– Мы тут ненадолго… и те, кто поставил на лопоухого, готовьтесь расстаться со своими ставками!

Ничего не ответив, Голубь просто посмотрел на противника и тряхнул руками, расслабляя мышцы, после чего переступил с ноги на ногу в поисках равновесия. Он серьезно относился к предстоящему поединку. Угрюм широко ухмыльнулся.

– А у нас с тобой будет собственное пари, лопоухий! – громким голосом произнес он. – Вот что: если я тебя положу, отдашь мне тот молитвенник, по которому в уголке читаешь свою «Аве Марию». Его семейка – в нашей деревне первые отказчики, парни!

– A если победителем буду я, – крикнул в ответ Голубь, – то получу твой бригандин!

Скандалист явно заколебался. В толпе раздались смешки. Кто-то выкрикнул:

– Принимай пари, Угрюм, раз ты настолько уверен в победе!

– Ставлю пол-гроата на победу Угрюма, – предложил Карсвеллу Джек.

– По рукам, – согласился тот.

Поединок продолжался минут десять. Мощь Угрюма натолкнулась на неожиданно сильное сопротивление его соперника. Я понял, что Голубь пытается утомить своего односельчанина. Гроза роты постепенно терял силы. В конце концов, Голубь повалил его на землю, но не броском, а ровным и могучим движением, заставившим проступить на теле все мышцы. Ноги высокого мужчины подогнулись, и он, тяжело дыша, повалился на землю. Голубь улыбнулся, наслаждаясь своей победой.