Готовя книгу в 2011 г., я вижу некоторые предпосылки к такому развитию событий. По мере того как монополия Google в поисковых системах созрела, компания начала, главным образом косвенно, красноречивые попытки защитить тот механизм, который обеспечивает ее доходами и облегчает всю остальную деятельность. Нужно постоянно улучшать свой продукт — с этим не поспоришь. Другая тактика — окружать поисковую функцию множеством дополнительных сервисов (Google Maps, Gmail, Google News и прочие). Покинуть Google значило бы расстаться со всеми этими замечательными вещами. Более противоречивым является факт, что в 2010-х гг. многие поиски в Google выводят прямо на порталы, принадлежащие ей, — возможно, так удобнее, однако это не что иное, как способ увести пользователей от сервисов конкурентов во имя комфорта. Сложно сказать, что это на самом деле — защита своей монополии или просто удовлетворение запросов пользователей.

В то же время, пока Android развивается в полноценного робота, Google также сталкивается с парадоксальной реальностью: один из самых эффективных способов конкурировать с Apple — стать на нее похожей. Вслед за Apple Google начала блокировать приложения, которые вступают в противоречие с моделью получения доходов, ее собственной или ее партнеров по телефонной связи, — например, такие приложения, которые позволяют подключаться к интернету через мобильник. После запуска открытой платформы Google оказалась втянута в тесные партнерские связи, которые сама всегда порицала. В 2010 г. она настолько сблизилась с Verizon, что согласилась с компаниями Bell в отношении того, что сетевой нейтралитет необязателен для беспроводной связи, — настоящее кощунство с точки зрения тех, кто проповедует открытость как свою религию. Возможно, чтобы поддержать репутацию сторонницы открытости, Google стала часто перегибать палку по этому поводу в своих заявлениях, словно политик-реформатор, которого обвинили в коррупции. В 2011 г. в ответ на слухи о более закрытой системе Android Энди Рубин из Google разразился яростными опровержениями, утверждая: «Мы будем по-прежнему работать в направлении открытых и здоровых экосистем, потому что мы искренне верим, что это лучший путь и для отрасли, и для пользователей». Кроме того, Google продолжает ссылаться на свое программное заявление — документ, который многие называют «манифестом открытости». Его главная мысль звучит так: «Открытые системы выигрывают». Порой кажется, что она слишком активно протестует.

Ради справедливости надо признать, что Google осталась верна идее открытости больше, чем любая информационная империя до нее. И в принципе, сегодня кажется возможным такой беспрецедентный вариант развития событий, при котором хорошо защищенный интернет-монополист управляет в целом открытой системой. Если мы достигнем этой точки, будущее будет зависеть от такого же беспрецедентного вопроса: что для монополии важнее — открытость или верховная власть? Этот вопрос еще никогда не вставал перед информационной отраслью, ведь монополия всегда означала закрытую систему. Google может сделать невозможное и, по примеру еще одного нетипичного монополиста, AT&T, добровольно согласиться на регулирование, чтобы избежать принудительного раздробления. Она может пытаться заключить сделку с властями США и других стран, чтобы оставить свою монополию в целости и сохранности в обмен на то, что у нее так хорошо получается: поддерживать открытую систему во имя общественного блага. «Не навреди» может из корпоративного девиза превратиться в клятву. Как показал Вейл, это благородство в конечном счете сослужит добрую службу. Ведь в долгосрочной перспективе оператор универсального обслуживания — не такой уж плохой бизнес.

Google — не единственное дитя Всемирной сети, которое стремится сделать это идеалистическое изобретение своим владением. Социальные сети, в первую очередь Facebook, украдкой метят в короли, предлагая себя в качестве альтернативы всего интернета. Многие формы контента, раньше существовавшие по отдельности (домашние странички, фан-клубы, рассылки и т. д.), теперь создаются на Facebook. Безусловно, там гораздо проще создать страницу и соединить ее с прочими функциями. Но главная разница заключается в том, что, в отличие от веб-сайтов, странички на Facebook являются ее собственностью, и они специально не соединяются с остальной сетью. Это отступление от основополагающего принципа универсальности Всемирной паутины заставило Тима Бернерса-Ли выступить с тревожным предупреждением. Социальные сети типа Facebook, говорит он, угрожают превратиться в «закрытое хранилище контента, причем такое, которое не дает вам полного контроля над вашей информацией, находящейся там. Чем больше такой тип сайтов будет распространяться, тем более раздробленной станет сеть и тем менее мы сможем наслаждаться единым, всемирным информационным пространством». Это еще один пример соблазнов комфорта, закрывающих от нашего взгляда то, что мы теряем и на что соглашаемся.

Пусть вас не вводит в заблуждение примитивность большинства страниц в социальных сетях — за этим кроются серьезные последствия. Конечно, за недолгую историю Facebook с его помощью было свергнуто больше правительств, чем укреплено. Но если этот сайт когда-нибудь решит, что ему выгодно сотрудничать с властями (как это сделала AT&T, давая администрации Буша следить за абонентами без санкции суда), очевидно, что из него получится один из самых эффективных инструментов слежки за всю историю человечества. Когда компания или отрасль получает огромную власть над большинством людей, всегда есть вероятность, что власти сделают ей предложение, от которого она не сможет отказаться.

Главные цели Facebook пока еще неясны. Однако уже сейчас битва за сетевое доминирование дает веские причины полагать, что интернет не является исключением из Цикла. Оказывается, сами по себе сети не имеют изначального характера и в конечном итоге становятся тем, что мы из них делаем. Как писал Бернерс-Ли в 2010 г., «похоже, люди думают, что сеть — это вроде как часть природы, и если она начинает чахнуть, то это печальный процесс, который нам неподвластен. Но это ошибка. Мы создаем сеть сами — составляем протоколы, пишем программы. Этот процесс целиком в наших руках». Ни характер, ни судьбу предугадать нельзя.

Таким образом, будущее может стать таким, каким мы захотим. Но вот что мы действительно хотим, остается, к сожалению, загадкой. Эрик Шмидт, бывший глава Google, настаивает: «Опросы ясно демонстрируют, что конечный пользователь предпочитает выбор, свободу и открытость». Но любому социологу известно — все дело в том, как задать вопрос. Вы хотите полной свободы? Конечно. А вас устроит немного меньше, если в вашем распоряжении будет лучший контент из Голливуда и Нью-Йорка? Если все ваши друзья будут всегда на связи в Facebook? Весь мир, запросто доступный через самую надежную сеть? И все это — в прекраснейшем устройстве, которое вы когда-либо видели, причем его возможности постоянно растут, чтобы предвосхитить и воплотить все человеческие мечты… А теперь напомните мне, что я теряю? Худшую часть интернета — спам, глупые видео, безграмотные приложения, сделанные на коленке. Когда технология обещает нам рай в обмен на право кое в чем сделать выбор за нас, открытость начинает казаться горькой пилюлей.

Движение за открытость, в котором Google является фактическим, пусть и не всегда пользующимся доверием, лидером, основано на противоположном взгляде на благо, на другой форме утопии. В контексте информационных индустрий ее путь можно проследить из райских садов раннего радио 1920-х гг. Возвратить нас в то блаженное состояние — вот чего жаждут проповедники открытости, и это не что иное, как трансформация всего общества. Они воспевают мир, в котором большинство благ и услуг бесплатны или почти бесплатны, ведь таким образом у человека появляется возможность свободно следовать своим творческим стремлениям и своей высшей целью ставить самореализацию{406}. Но чтобы жить в таком мире, от нас потребуется многое, возможно, куда больше, чем некоторые готовы отдать. И пусть это правда, что у человека сегодня больше власти, чем когда-либо в прошлом, причем эта власть находится буквально в его ладонях. Вопрос в другом — сможет ли он удержать ее?