— «Хорошие люди» — понятие субъективное.

Мальчишки, одурманенные вонью, не двигались с места.

— Что там? — Робин опасливо подкралась поближе, волоча за собой Зан.

— Лучше не суйся, — предупредил Клаус.

— Тут… следы на полу. — Эмьюз направила луч Орина на отпечаток подошвы.

— Надеюсь, они выведут нас. — Би подтолкнула подругу в спину. — Невыносимо тут торчать.

Друзья шли быстро и молча. Следы истончались, терялись, пока не стали крошечными пятнышками. Однако впереди уже маячил пролом. Словно бы кто-то разворотил тщательно заложенный камнями проход.

— Осторожно. — Клаус помог Гримму перебраться за стену.

— Что ты видишь? — шепотом спросил тот.

— Что-то странное, — отозвался мальчишка. — Здесь практически уютно. Кроме шуток. Потолок выше, стены украшены узорами, в боковых комнатах светятся какие-то камни. Танцоров тут хоронили с достоинством.

— Это как?

Клаус отстал и заглянул в одну из комнат. Щемящее, трогательное и диковатое зрелище завораживало.

— Зал ожидания, не иначе, — усмехнулся он. — Теням придали вполне естественные позы. Они сидят на длинных каменных скамьях.

— Пусти, я сам взгляну, — Гримм подался вперед.

— Эй! Вы где? — Сердитая Эмьюз вернулась за друзьями.

Но не только мальчишки прониклись невыразимо тоскливой атмосферой. Робин и Зан тоже не удержались и свернули с просторного коридора.

— Тут история любви! — Девочка-дракон призывно замахала рукой.

— Не разделяю воодушевления. — Сердце Эмьюз больно сжалось.

На широкой тумбе обнявшись лежали мужчина и женщина. Он на спине, она на боку. Кроме них в комнате не было больше никого. Отрешенные лица казались счастливыми. Изящная кисть женщины покоилась у мужчины на груди, а он словно прижимал мертвую Тень к себе.

— Уходим, — жестче, чем следовало, приказала Эмьюз.

Коридор резко взял вверх. Туда, где маячила окованная почерневшим металлом дверь.

— Заперто, — подергав ручку-кольцо, отрапортовал Клаус. — Зато замок старый. Попробую поковырять. Посвети.

Он повозился меньше минуты, выпрямился и виновато потупился.

— Вру. Открыто, — вздохнул мальчишка. — Просто она тяжелая.

— Брысь, мелкота. — Зан картинно засучила рукава.

— Погоди, — запротестовал Клаус. — Я понятия не имею, что дальше. Но света Призмы тут как не было, так и нет.

— Дышать темно? — Драконья дочка бесцеремонно отставила парня в сторону.

Он приготовился рассказать дурехе о своих способностях подробнее, но та уже потянула дверь за кольцо. Старые петли не издали ни звука. Громадина плавно отворилась.

— Тупик… — По щекам Зан хлынули слезы.

Подняв Орин над головой, Эмьюз переступила порог. В округлой комнатке высились три саркофага. «Уолтер Мастерс», «Джулиус Боннэр» — а между ними «Альберик Варлоу».

— Тех двоих не знаю, но третий… — Клаус всеми силами старался побороть разочарование.

— Написано «Друг, Отец и Герой». — Зан отчаянно хлюпала носом.

— Это у Мастерса, — мальчишка прищурился. — У Боннэра… не разобрать. Крышка поцарапана. Что у Альберика? Как в учебнике?

— Да, — кивнула Тень. — Первый, Единственный, Лучший.

С потолка посыпалась пыль и каменная крошка. Мгновение спустя плита над головами отъехала в сторону, а в прямоугольное отверстие замигали звезды.

— Господа дети, драть уши начну позже. — Вильгельм Хьорт посмотрел вниз и развеял маску. — Сейчас вас вытащу. Только тихо.

— Я все объясню, Сэр, — солгала Эмьюз.

— Непременно, — перебил тот. — Забирайтесь на — что это там такое? — повыше по одному.

— Прямо на это? — уточнила Тень.

— Не придуривайся, а шевелись. — Вильгельм завертел головой. — Пока тихо, но тут все просматривается.

Дважды повторять не пришлось. Крепкие побеги обвили девочку и подняли на поверхность.

— Сколько вас там? — ворчал Хьорт. — Всем потоком отправились приключаться, что ли?

Клаус обернулся птицей и взмыл в небо. Сделав небольшой круг над рядами могил, он опустился на землю. Мальчишка еще ни разу не встречал такой четкой границы между местом, где свет Призмы есть и где его нет. Разве только у кромки слепого пятна. Необычная аномалия озадачила.

Покалеченный доспех последним вскарабкался на саркофаг, опрокинулся на спину и беспомощно протянул руки к Танцору.

— Ну и новости. — Вильгельм потер лоб. — Жалобный какой. Не бросать же тебя. Погоди…

— Не бросайте, он нас спас, — вставила Эмьюз.

— Помалкивай, — съехидничал Сэр Хьорт. — И… присядьте. Вас видно.

Ребята послушно попрятались за надгробия.

— Поручирось? — Симадзу выскочил, как чертик из коробочки.

— Я еще спрошу, откуда ты столько всего знаешь. — Вильгельм бережно водрузил плиту на тумбу.

— Просто умею срушать, — загадочно улыбнулся Синдо. — Есри бы это быри мои девочки, ничего такого не произошро бы.

— Суши весла, — неожиданно ядовито ответил Сэр Хьорт. — Они вернулись. Тангл цел и невредим.

— Какая жарость, — с чувством произнес тот.

— Что ты за скот, Симадзу? — На лице Танцора не дрогнул ни единый мускул.

— Не борьший, чем ты, Хьорт. — Синдо легко поклонился. — Мне пора дарьше отврекать бдитерьных монахов. Пожерай мне удачи.

— Проваливай. — Вильгельм сжал кулаки.

Щуплый Симадзу пропал. В тот момент Эмьюз сама бы с удовольствием влепила господину Синдо пощечину. Руфус Тангл, конечно, не идеальный Наставник, только девочка любила его таким.

— Носатый. — Хьорт щелкнул пальцами, привлекая внимание Клауса. — Перенеси кумушек в общежитие. Доспех и блондин — моя забота.

— Слушаюсь, Сэр.

Эмьюз хотела возразить, но картинка растворилась в хороводе цветных пятен.

Руф потерял счет времени. Никто не навещал, тогда как к Коллоу посетители шли бесконечным потоком. Пусть большинство визитеров служили Ордену и приносили отчеты, Тангл всерьез ощущал себя самым одиноким существом во вселенной. Видимо из жалости процедурная сестра взяла за правило заводить с пациентом беседы. Руфусу не хватало сил поднять голову, чтобы посмотреть на женщину. Он лежал лицом вниз и мучительно ждал обещанного улучшения. Ждал, пока мир перестанет вращаться с чудовищной скоростью, или пока он сам сдвинется с мертвой точки.

Танглу не раз и не два повторили, что необходимо бороться, что жизнь стоит усилий, что он непременно нужен кому-то. Вся эта чушь беспрепятственно сыпалась в сознание, не оставляя ничего, кроме шума, колючего и серого. Невыносимая тошнота мешала дышать. Руфус забыл, что такое «собственное достоинство». Расстеленный тряпкой по постели, он сам у себя вызывал стойкое отвращение.