Вечером, в электричке по дороге назад, в Нью-Йорк, я с интересом перебирал в памяти события дня. Такие разные личности, судьбы, и в то же время в их прозрениях было и нечто неуловимо общее. Томас Кун показал, каким образом движется вперед научный прогресс: не плавно и постепенно, а мощными, революционными рывками, которые происходят раз в сто-двести лет или около того. Хотя из этой теории не следовало, что такие революции будут непременно происходить и впредь, но вероятность продолжения прогресса, видимо, была высокой: Кун смотрел в будущее науки с оптимизмом. Нельзя сказать, что Гёдель, напротив, не верил в прогресс науки. Он вполне его допускал. Но при этом неопровержимо доказал, что этот прогресс имеет пределы. А главное, как бы далеко мы ни продвинулись, все равно бесконечное количество истин останутся для нас недоказуемыми, неопределенными. А значит, наряду с научным методом познания окружающего мира всегда останется место и для чего-то волшебного, непостижимого до конца, не просчитываемого логически. И несмотря на недоказуемость – верного, правильного.

Оба моих собеседника прожили долгую жизнь. Томас Кун стал одним из наиболее видных популяризаторов науки второй половины XX века, автором многих книг, комментатором в ведущих научных журналах. Его работа «Структура научных революций» по сей день считается самым влиятельным, авторитетным трудом в области истории науки.

Курт Гёдель, уйдя из университета, с годами стал вновь испытывать проблемы с психикой. Он скончался в конце 70-х годов в психиатрической больнице Принстона.

Любопытно, что две столь видные фигуры философии науки XX века преподавали в одно и то же время рядом, в соседних аудиториях, но при этом не общались и практически не знали друг друга.

Курт Гёдель остался легендой математики и логики. Его теорема о неполноте по своему значению стоит на одном уровне с теорией относительности и квантовым принципом неопределенности.

По мнению ряда мыслителей, идеи Гёделя больше, чем любого другого ученого, соединяют собой мир строгой объективной научной реальности и нечто «высшее, непознаваемое».

Глава 23

Бесконечное обновление

(Эрнесто Че Гевара)

Место: Ла Игера (Боливия)

Время: 1967 год

Южная Америка не зря считается континентом чудес: и природных, и культурных.

Но именно в этих местах не было почти ничего красивого. Серые невысокие, пыльные, изрезанные узкими козьими тропами горы; блеклая, чахлая растительность: кустарники со всепроникающими колючками, скользкий, осыпающийся под ногами гравий на склонах. Нет питьевой воды: только соленые озерца и грязные речушки, тучи москитов по вечерам, отсутствие человеческого жилья на многие километры вокруг. Даже хорошо подготовленный отряд партизан продвигается в таких местах не больше чем на несколько километров в день, постоянно страдая при этом от голода, жажды, порезов, нарывов на всех открытых частях тела. Не чаще чем раз в три-четыре дня удается выйти на нищий поселок шахтеров, в пятьдесят-сто жителей, не больше. Здесь можно несколько часов передохнуть, запастись водой из глубокого колодца. Затем, отобрав у испуганных смуглых низкорослых туземцев свинью («расплатившись» за нее бумагой с надписью «из будущих доходов революции»), они пожарят ее на вертеле, немного подкрепив силы. Предводитель отряда соберет десяток мужчин и подростков и произнесет перед ними пламенную речь о неминуемой скорой победе народной революции во всей Латинской Америке. Из слов на испанском с аргентинским акцентом несчастные маленькие люди, разговаривающие на горных боливийских диалектах, не поймут почти ничего. Испуганные дети разбегутся по хижинам; юноши-подростки наотрез откажутся взять в руки оружие, чтобы присоединиться к этому отряду опасных оборванных угрюмых бородачей с ружьями и пистолетами. Женщины соберут им в дорогу недозрелых овощей с огородов, они нагрузят мулов ржавыми бидонами с водой и на закате растворятся в горах так же быстро и незаметно, как утром материализовались.

Самый знаменитый партизан XX века, аргентинский врач, авантюрист и политик, прославившийся на Кубе, блуждал по безлюдным, сухим, почти безжизненным горам центральной Боливии в сопровождении кучки кубинских боевых товарищей почти год. Изначально их было шестьдесят человек, и они рассчитывали на серьезное пополнение местными ополченцами. Согласно революционной теории этого аргентинца по прозвищу Че (его звали Эрнесто Гевара, а кличку Че он получил за постоянное словечко в его речи: что-то наподобие «ну» или «вроде»), правильно организованный и хорошо вооруженный отряд из двухсот-трехсот человек при поддержке народа, крестьян, за год-два в состоянии свергнуть власть в любой латиноамериканской стране. Тем более – в такой отсталой, нищей, неспокойной и вечно политически нестабильной, как Боливия.

Но в этих краях последователей они не нашли. Местные крестьяне не понимали, что от них нужно этим вооруженным бородатым кубинцам, в страхе бежали от них. Удалось нанять лишь десяток-другой местных носильщиков и проводников, да и те работали из-под палки. Количество кубинцев сократилось втрое – до двадцати человек: остальные умерли от недоедания и болезней либо пали в случайных стычках с местной полицией. Теперь уже о революции не шло и речи – они были загнанными волками, без конца маневрирующими по самым глухим, труднодоступным местам этих проклятых всеми богами боливийских гор, в почти несбыточной надежде просто выжить.

Я был испанским врачом, хирургом, работавшим в миссии Красного Креста в Вальегранде, единственном относительно крупном городе региона. Я проснулся в два часа ночи от того, что двое незнакомых людей стояли надо мной: один нацелил револьвер прямо мне в лицо, другой прикрывал мой рот рукой, требуя жестом, чтобы я не издал ни звука. Я кивнул, давая им понять, что не собираюсь сопротивляться: мой собственный пистолет лежал в другой комнате, а на крики о помощи вряд ли мог откликнуться кто-либо из соседей. Мне дали несколько минут, чтобы одеться и выпить стакан воды. Шепотом незнакомцы объяснили, что я должен взять с собой все необходимое для операции по извлечению пули. Спустя недолгое время мы неслышно покинули мое скромное жилище в темноте, освещаемой лишь редкими, тусклыми в ту ночь звездами. Мы сели на лошадей и поскакали куда-то прочь из города, в сторону неясных черных силуэтов гор.

Дорога оказалась длинной и неимоверно тяжелой. Место, где прятался отряд повстанцев, находилось километрах в пятидесяти южнее города. Целые сутки, с небольшими привалами, то и дело спешиваясь, мы втроем пробирались неизвестно куда, вглубь безжизненных гор и мрачных каньонов. В одном месте тропа шириной в полметра пролегала между каменным склоном холма и пропастью. Мне было смертельно страшно: по приказу моих проводников я сел на коня, и они провели его под уздцы, балансируя над обрывом. Кое-как переночевав в гамаках, мы продолжили путь на рассвете. Когда я уже совершенно выбился из сил, набив кровавые мозоли на руках и