город» (1969), в которой были представлены и похожая ситуация, и характеристика лирического героя: «…А когда кабак закрыли, / Все решили: не допили. / И трезвейшего снабдили, / Чтоб чего-то приволок» = «Я самый непьющий из всех мужиков, / Во мне есть моральная сила, — / И наша семья большинством голосов, / Снабдив меня списком на восемь листов, / В столицу меня снарядила, / Чтобы я привез снохе / С ей-ным мужем по дохе…» («трезвейшего» = «непьющий»; «снабдили» = «снарядила»; «чтоб… приволок» = «чтобы… привез»).

Причем в «Сказочной истории» дело тоже происходит в столице: «Как во городе во главном, как известно — златоглавом…». И «снарядили» лирического героя в «белокаменные палаты», то есть в святая святых советской власти.

Далее сюжет песни развивает тему власти: «Парень этот для начала / Чуть пошастал у вокзала, — / Там милиция терзала / Сердобольных шоферов, / Он рванул тогда накатом / К белокаменным палатам / Прямо в лапы к тем ребятам — / По мосту, что через ров». В том же году эти «лапы» будут упомянуты в «Марше футбольной команды “Медведей”»: «В тиски медвежие / Попасть к нам — не резон, / Но те же наши лапы — нежные / Для наших милых девочек и жен». А чуть раньше они встречались в «Затяжном прыжке»: «Я попал к ним в умелые, цепкие руки: / Мнут, швыряют меня — что хотят, то творят!».

В рстлранрй еантор мв «Сктвсчнсй атонсма» нтана но алткна срарляра ров или а ррямнм, отв а а ррарнскысм умысле: «…Пн мнсну, чан черев сна». Ттвмм же ранм алткон рыорллкн нррнрсаарнкя но анлнных коаелвна (тнллнрт лиричсскн!^ мы) а чер-ысаавтх «Брлллаы н еремена» (1975): «Не рсмнр на андню ытрсьыеыыый рна, / На вт-кнаы, на онлкоые коены, — / Зтняо втмнк срряатма аслныых крреьиса. / Ну т к нмма рраддо перемены» /5; 313/.

А а «Свтвнчнсй аконраа» рньрт иэн акех кал раеокя нт бтнкео, рсже желтя хле-бт а врелащ: «Пнд даернма акё неррнлтвней / (Ктв у ьнбынрн нт ктвна, / И о^рт акё бевнбртвыей — / Вкя вслышеруя, гудёP-.-)»-

И герот уже былн ночтялкя ррнратонкя оудт: «Не ррнраешнкя, хнон оы орекна! / Нн двннь ндан рнаекнав: / “Эрс рср, всрнрый рекна… / Прсрукрмре, рукон мдео!”». О'кл. нн будео рнзаьевтрн нтк канамм рекнями… Прачем, эрср «рнаеунав» — ктмый рлтаный, отв втв нн срдтл рткрнряжеыае «Гlpнnукраре, рукон адео!» (кртанам а коахн-ранреыаа «В рслсае мней оуча бевумных мдей…», 1970: «И, ртреуя нт кернм кнне, кн-мтыдмр / Уаааленнс увнзнь: “Прсрдкраре!”»). Мнжыс рреарсьнжмрн, чон речн адео н рсм же «pсеекl^аве», исрсрый «беррепяркраеныс нтших коечал» а «Пеуые ррс рртан-рн мыктйдт»: «Ну т нн — мнй рсаекнав а сдынвсрырнав»; а н рсм же «рсдкраеныаве», всрнрый Oардрарнать а «Пекые терсвтеаурнавт»: «А нн мане оерерн — не друг м не рндкраеынав, / Он мне — втвляоый артр!».

В черысемвтх «Свтвнчынй мурнрам» уардтеаа к ррсруквнм сракыатеркя бнлее срирсееыыс, м ав нее кртысааркя якнн, н втисм «рсаеунмве» адео речн: «Ихний Дяднкт к Крткынй Прекна / Зтнркь: “Он рашео некий… / Прнрукомое ддртвт!”» (АР-14-152).

Слсан ихний срнсуаркя к ррмдетра ррем бнртоырям, внонрые схррояюр бтывер. Здекн, нексмненнс, ртрндаруеокя рушвмыувтя «Свлзвт н етре Стьртые»: «…И счдряруя нт бреге, / В чешуе, втв жтр, рсря, / Традетон ора бсгтрыря, / Вке вртктаеы ддньые, / Велмктны мсьсдые, / Вке ртаны, ктв нт индбнр, / С ними дяднвт Черысмнр». И руш-ваыквме нбртвы нт дрсаые исдревкрт котннаяокя ксаеркиама реньаямм: екла рридцтрн орм бнртоыря ньмеерасряюр унбнй милицию (алткон), он «ихний дяднвт к Крткннй Преуна» — рлтат эрсрн аедсмкрат- Пндквтвкнй клужио а эиирер красный.

К онму же эоно иеркннтж аедео кебя рн срыншенмю в ларачеквсеу рерсю ончнн отв же, втв а бнртоый кнкед а «Смсрраннх»: «Снкед друрую ьарру къел / И сунаел, а сиксаеь — / [Он втнррь: “Игртй, рнкрреь!”] Он втхсреь, чтоб я попел: / Зря, чон лн, рнала?!”» (АР-3-66) = «Ихний Дяднвт к Крткынй Прекым / Зтсрль: “Он пишет песни…"». Прааедем еще ндыс нданткнане нимутнае алткои (схртыы ункедт а милиции) а эоах ррнивеедеыиях: «Меня ухетрили вт бсвт / Два здоровенных паренька: / “Игртй, ртувудт, рнй, исвт / Не удтаили!”»[759] = «Роы рткврыа но авумлення, / Раньикн в мекоу ирекруиьеыня / Парни плотного сложенья, / Зтуучаеша руитат» (АР-14-154).

Ктв аидам, сбртвы алткоа кнаитдтюр дн мелнчей, и аиньые л^ачнн, чон а нбн-ах клучтях гнанрмруя нб авсбалаа еды: «Ттм внрмяо черысю акрнй, / Ттм внрмяо нынче нт убнй» /4; 314/ = «Ттм — втв дсмт, днже лучше: / Дтрмнащаыт!» /4; 295/. Прачем ан арсрсй реуне рнже уинмантеркя икра: «Нт рраеме нт бтнвеое, / Оде авсрнчит а буОеое, / Лнункант, / Вы рра клучте рнйдмое — / Ох, исрнере, инедаре: / Дтрмнещант!» (АР-14-146). Сртанам нряон же а «Смнрраытх»: «И бев ^хмелня рерернй, / Еды ытет-ьсм». Крнме ОНГН, вдекн аннан инарсряеркя вннкрруицая «^нрнеое, инедмре»: «И я рн-шел — рнимь, рнел, — / Не рслегчньс».

Чон же втктеруя «Дяднкм к Крткннй Преуна», он аиераые нн анзнмв а реуне «Нео меня — я исваыуь Рткею!» (1969): «Кто-то вякнул а ортмате на Пресне: / “Нео ерн: умнотл, нтвсыец! / Вно и рукон кана чуждые иекыа / Пашео отм ррн Веруньнкиай десрец!”». А а «Свтвсчысй мконраа» нн ррямн ннзыатер ларачеувсгс рерня дуртвнм («Прнрукоаое ддатвт!»), чон инвтвыатер нрысшенае алткоей в рнэоу (втв рнвднее а «Гербарии»: «Мышленье в ём не развито, / И вечно с ним ЧП»). Эта характеристика объясняется еще и тем, что в предыдущей строфе (в черновом опять же варианте) лирический герой выступал в образе Ивана-дурака: «И Иван-дурак сначала / Чуть пошастал у вокзала». Другой вариант: «Парень Ваня для начала…» (АР-14-152).

Кстати, Высоцкий и сам называл себя Иванушкой-дурачком. Вот, например, его рассказ в изложении Михаила Златковского: «Входишь такой неприметный, грязный, щетина во! Никто внимания — ноль! А как до дела дошло — так р-раз! И — в дамки! Король![760] [761] [762] Не говори… Это-то самое и важное для зрителя — вроде как неумеха, такой же, как я, как мы все, неуклюжий, девочками обделенный, а на самом деле — герой… Иванушка-дурачок — и в царевичи!»540 Такую же метаморфозу находим в стихах: «Из бедного житья — /Дав царские зятья! / Да здравствует солдат! Да здравствует!» («Солдат с победою», 1974).

По воспоминаниям режиссера Геннадия Полоки (1983), образ Ивана-дурака был чрезвычайно близок Высоцкому: