тех просто ненавижу. По-моему, живут они припеваючи, не утруждают себя, и всего вдоволь. Если лет этак через пятьдесят я случайно умру, не подпускайте попа ко мне близко, не то вылезу из гроба и дам ему пинка под зад.

Входит  Х а й н а л к а, передает отцу вафли.

Х а б е т л е р (целует Хайналку). Сколько кровных денежек вылетает у вас из кармана! Каждый божий день приносите мне вафли; знаете, что я их безумно люблю.

М а р и я  П е к. Ну и дуреет же человек под старость! (Невесело улыбается.)

Х а й н а л к а (Эстер). Ну, что, убрался наконец-то?

Мария Пек плачет.

Не плачьте, мама, куда ни посмотришь, везде одни неудачные браки, только жены мирятся с мужьями-пьяницами и с побоями да боятся, что соседи осудят, и жалеют делить мебель и барахло.

Г и з и к е. Мы, слава богу, не такие. У нас нет этой рабской привязанности. Мы не боимся одиночества и детей прокормим и воспитаем.

Я н и. Уж это точно. Один будет играть на кларнете, другая — мурлыкать модные песенки. И смогут есть лапши с творогом и жареной рыбы сколько влезет!

Г и з и к е. И это все, что ты можешь сказать? А если тебя жизнь покорежит? Куда ты денешься? Это я нянчила тебя в бараке, пока мама работала, я водила тебя гулять, купала, совала тебе хлеб, яблоки.

Я н и. Зачтется тебе на том свете! А передо мной нечего ломаться, знаю я о тебе предостаточно, о всех твоих похождениях. Дураком, что ли, меня считаете? Остается только повесить у входа красный фонарь: пусть все видят, где живут девицы Хабетлер! Пожалуйста, милости просим! Одна другой стоит! Джаз, танцы, шоколадный ликер! Минуточку терпения, до всех черед дойдет!

М а р и я  П е к. Неправда! Не слушайте его! Он просто так орет! Вечно он собачится. От меня, от меня у него этот треклятый сволочной характер! А сердце у него доброе, у вашего брата! Никогда он вас не оставит.

Я н и. Плевать я хотел на всю семейку! И на вас тоже! Не ломайте комедию, этим меня не проймешь, осточертело все! И вы мне надоели, мама! Все мне опротивели! Все! Сыт по горло! До тошноты!

М а р и я  П е к (рвет на себе волосы, истерически). Лается он, лается, просто глотку дерет! А сердце у него доброе! Не даст он семье развалиться. (Падает.)

Я н и (бросается к ней, поднимает на руки). Да, да, я просто так, глотку деру, от дури. Мама меня знает. Мама, сдохнуть мне, если я хоть когда в жизни брошу их. Нельзя оттолкнуть своих кровных сестер.

Сцена погружается в темноту.

П и с а т е л ь. Участковый врач сделал Марии Пек укол и ушел. Но не прошло и получаса, как он без вызова снова вернулся. Бессильный что-либо предпринять, сделал красноречивый сочувственный жест. Сердце, сказал он. И вызвал «скорую помощь». Наутро дети уже не застали Марию Пек в палате. Она умерла в четыре часа утра.

Картина двадцатая

Больничный коридор.

Х а б е т л е р. Не пустили меня к ней! Не было меня с ней рядом! Не подержал я в последнюю минуту ее дорогую руку. (Плача.) Боже всемилостивейший, не пустили меня к ней! Что ты сделал со мной, господи?

Я н и. Пожалуйста, не надо. И так сердце разрывается, зачем же усугублять горе? Пожалуйста, поймите это, папа.

Х а б е т л е р. Она сказала, что покинет меня! Сказала мне! В землю положат родную мою, бесценную! Жизнь моя единственная, навеки ты меня покинула! Отправлюсь и я эа тобой, родная, золотая моя мамочка! Пусть обоих нас укроет одна могила!

В р а ч (дает ему стакан воды). Возьмите себя в руки, пожалуйста. Нельзя же так распускаться. Сейчас вас ждут трудные дни, силы вам еще понадобятся.

Г и з и к е. Надо заплести ей косы и уложить сзади венком.

Из груди Хабетлера вырываются громкие вздохи, глаза выражают беспредельную скорбь.

Я н и (не отходит от него ни на шаг). Пожалуйста, успокойтесь, папа! Очень прошу вас, папа, пожалуйста, успокойтесь.

Э р в и н. Нельзя его пускать на похороны. Лучше дать сильное снотворное. Даже если потом он будет упрекать нас, все-таки легче, а то вдруг подкосит его сердечный приступ прямо там, на Ракошкерестурском{142} кладбище.

Х а й н а л к а. Мы не имеем права лишать отца последнего прощания.

Г и з и к е. И мама ждет его. Всегда вместе держались всей семьей. Так и впредь надо стараться…

Темнота.

П и с а т е л ь. Дочери взяли напрокат черные пальто, платки, сумки. Нарукавных повязок хватило даже на внуков, и они испуганно, но гордо носили их.

Картина двадцать первая

Сад перед кладбищенской часовней. Слышен погребальный звон.

Х а й н а л к а. Нет у меня больше мамы!

Э р в и н (тихо). Будешь прощаться с ней, увидишь, в гробу у нее совершенно чужое лицо.

Эстер останавливается возле Хайналки и Эрвина.

Х а й н а л к а. Ты была там?

Эстер кивает головой. Х а й н а л к а  входит в часовню.

Ф о т о г р а ф. Какие фотографии желаете, господин?

Э р в и н (тихо). Идите к черту.

Г и з и к е. Папа, наверное, был бы рад фотографиям. Может, и в Брюгеч послал бы несколько штук.

Фотограф показывает свою коллекцию.

Х а й н а л к а (выбегает обратно, трясет головой, падает на плечо к Эрвину, рыдает). Это не она… Не она…

Э р в и н (на вопрошающий взгляд фотографа). Делайте что хотите.

Х а б е т л е р. Господи! Она меня покинула! Боже правый, милосердный! Покинула меня!

Я н и. Папа, прошу вас! Папа, ну, пожалуйста, не надо!

Фотограф возится с лампой-вспышкой.

П а с т о р  выходит из ризницы и направляется в часовню.

З е н т а и - с т а р ш и й (пастору). Прошу вас, господин пастор, сократить отпевание, поскольку Яношу Хабетлеру-старшему плохо. К сожалению, нам придется обойтись без ваших распрекрасных псалмов. Претензий к вам по этому поводу быть не может, ведь вы столь ревностно тщитесь спасти наши души.

Пастор смотрит на него, не говоря ни слова.

Ж е н щ и н а (замечает Юли Челе). Бесстыжая шлюха! И сюда притащилась тревожить усопшую!

Б е л а  Ш а п а д т. Убирайся отсюда! Оставь в покое убитую горем семью!

Юли Челе испуганно вертит головой.

Я н и (подходит к ней.) Не обижайте ее. Она любила мать.

Пастор начинает громко читать молитву, все поворачиваются в его сторону.

Картина двадцать вторая

Квартира Хабетлеров.

Г и з и к е. Схожу к маме на могилку. Папа не пойдет со мной?

Х а й н а л к а. Папа никуда не пойдет. Пусть отдыхает дома.

Х а б е т л е р. Я слышу, как она жалуется. Говорит, ледяной ветер, я мерзну, ведь вы принесли меня сюда, на холодное кладбище, прямо из теплой постели. Укрою тебя, обниму, лягу с тобой на веки вечные, моя маленькая, дорогая, милая мамочка.

Х а й н а л к а (плачет). Нельзя его ни на минуту одного оставить. Побудь с ним, пока Гизике не вернется. Попробуй покормить его, тебя он слушается. Зентаи тоже придет, принесет рождественский подарок ребенку.