Он шевельнулся, попытавшись встать на ноги, и только тогда заметил, что сжимает что-то в руке. Сперва он не понял, что это. В инстинктивно стиснутых пальцах Дирк держал исходящий черным дымом тлеющий сверток, из которого сыпалась мелкая сажа и тлеющие крошки. Перед глазами плясали оранжевые колеса и звезды, оттого он не сразу разобрал внутри этого свертка треснувший закопченный череп, глядящий на него удивленным взглядом дымящихся глазниц. Дирк разжал пальцы, и череп шлепнулся оземь, развалившись пополам и выпустив в воздух клуб маслянистого дыма.

– La viande sale, – сказал чей-то голос, незнакомый, гортанный. – Laissez la saleté nettoyer le feu![60]

Фойрмейстер стоял в каких-нибудь пяти шагах от Дирка, болезненно-бледное лицо искажено судорогой, в глазах – крошечный огонек вроде того, что чадит в огнемете, нажатием пальца превращаясь в ревущую струю огня. Дирк пошарил рукой в поисках молота, но нашел только раскаленный добела боек без рукояти. Видимо, в последнюю секунду он по привычке прикрылся оружием. Отчасти это помогло ему уцелеть. А еще – то, что пламя отшвырнуло его в сторону и впечатало в землю. И, конечно, су-лейтенант.

Фойрмейстер немного дрожал, как в ознобе. То ли от напряжения, то ли от усталости. Пальцы его правой руки, выставленные в направлении Дирка, прыгали, как у старого пьяницы. Возможно, их щелчок родит еще одну огненную бурю, которая наконец доберется до внутренностей Дирка и заставит его тело закипеть в стальной скорлупе. А еще Дирк заметил, что фойрмейстер не так и стар, как ему сперва показалось, едва ли старше его самого. Но ранняя седина и заострившееся лицо сильно его старили. На Дирка фойрмейстер смотрел с нескрываемым отвращением.

Дирк не знал, кто из «висельников» уцелел в огненной буре, которая прошла по траншее, сжигая и разрушая все на своем пути. Он не мог обернуться, но представлял тлеющие завалы, усыпанные сожженными телами, – что-то вроде горящих городских руин после бомбардировки зажигательными бомбами с аэропланов.

Фойрмейстер оскалился, неотрывно глядя в глаза Дирку. Он сознавал, что мертвец находится в его власти, и тянул эту последнюю секунду, тянул невыносимо долго. Дирк понимал, что не успеет даже подняться на ноги. Стоит ему лишь шевельнуться, как он обернется воющим факелом.

– Железо и тлен! – рявкнул кто-то неподалеку, и фойрмейстер вздрогнул, оторвавшись от Дирка.

Это был Юльке. Гранатометчик выбрался из-под разрушенного дымящегося перекрытия, сам исходящий серым паром, в обожженной броне с оплавленным забралом шлема. «Висельник» немного шатался, но, когда он поднял «свинобой», рука его не дрожала. Фойрмейстер уставился на мертвеца с выражением крайней досады на лице. Даже ему претило убивать покойников дважды. Дирк понял, что сейчас произойдет, и попытался подняться.

Не успел.

Юльке бросился на магильера со «свинобоем» в руке. Несмотря на полученные раны, он двигался достаточно быстро. Достаточно быстро, чтобы опередить любого человека. Но недостаточно, чтобы опередить огонь.

Фойрмейстер не щелкал пальцами и не произносил заклинаний. Он просто вскинул руку по направлению к «висельнику» и сделал какое-то неуловимое движение вроде встряхивания кисти – как обычно делают пианисты перед длинной увертюрой. Это произошло быстро. Юльке и магильера разделяло всего несколько метров, и длинный «свинобой», замерший у бедра, был готов метнуться вверх тусклым, едва различимым штрихом, проламывая теменную кость черепа. Ему не хватило каких-нибудь двух секунд. А может, и одной. Юльке вдруг покачнулся на бегу, так, словно споткнулся обо что-то. И Дирк мог бы поверить в то, что так оно и случилось, если бы не чувствовал кожей разливающийся в воздухе жар. Сперва легкий, как будто кто-то провел возле его лица теплой рукой, он в одно мгновение заставил воздух вскипеть.

Юльке покачнулся и вдруг выронил оружие, чего с ним раньше никогда не случалось. Следующий его шаг был неуверенным, и он же был последним его шагом. «Висельник» вдруг выгнулся, разведя руки, как если бы пытался обхватить что-то очень большое. Дирку показалось, что он расслышал его крик, а может, это был просто скрежет стали. Из оставленного пулей в серой броне отверстия вдруг вырвался сухой оранжевый язык пламени. Юльке рухнул на колени, и в то же мгновенье огонь вырвался из глазниц его шлема, превратив оскаленный стальной череп в адскую маску с полыхающим взглядом.

Огонь бил изнутри, пластины доспехов вздыбились, налезая друг на друга, распирающий их изнутри раскаленный воздух требовал выхода, и серая сталь местами стала малиновой. Юльке попытался сделать еще один шаг. Бессмысленный уже и бесполезный шаг упрямого тела, которое до последнего пыталось выполнять свой долг, даже превращаясь в пепел. Огонь хлынул изо всех щелей и сочленений доспеха, превратив «висельника» в бессмысленно бьющуюся куклу. От нестерпимого жара шлем лопнул, наружу брызнули осколки кости и клубы черного дыма. Треснул панцирь, высвобождая огненный водопад расплавленного металла и быстро чернеющих внутренностей. То, что осталось от Юльке, упало, распадаясь в воздухе на части. Наплечники, поножи, остатки шлема, латные наколенники, рондели[61], перекрученный бувигер[62], набедренники – все это рухнуло грудой, как комплект рыцарского облачения, не связанный уже человеческой плотью. Из его недр выпорхнул рой жирной сажи и рассыпался у самой земли.

Довольный произведенным эффектом, фойрмейстер вновь повернулся к Дирку. И указал на него растопыренными пальцами, между которыми уже плясала невидимая искра. Дирк опять почувствовал лицом волну излучаемого ею тепла, кажущегося еще мягким, отдаленным. Но встряхнуть рукой магильер уже не успел.

Раскаленный боек молота, похожий на кусок оплывшего бледно-розового теста, лежал на прежнем месте. И удобно лег в ладонь Дирка, когда он протянул руку. Фойрмейстеру не стоило отвлекаться, но в этом не было его вины. Просто прежде ему не доводилось встречать «Веселых Висельников» из Чумного Легиона.

Он привык видеть лишь покорных мертвецов.

Дирк поднялся рывком, и глаза магильера, от страха ставшие почти прозрачными, оказались совсем рядом. Дирк ощутил растущий жар и надеялся лишь на то, что успеет прежде, чем сгорит заживо в собственных доспехах. Панцирь уже казался обжигающе горячим, как будто он находился на летнем солнцепеке, а не в густой тени весеннего вечера. Успеет ли он прежде, чем побелевшая от жара сталь прилипнет к коже, а грудная клетка лопнет изнутри?.. В этот момент Дирк не думал о времени. И вообще ни о чем не думал, потому что значение имел лишь кусок раскаленного металла в руке. И близкие глаза французского фойрмейстера.

Он успел. Раскаленный боек молота врезался в подбородок магильеру, с тяжелым хрустом разворачивая челюсти. Остатки языка превратились в подгоревшую розовато-серую кляксу на стали. Магильер завыл от невыносимой боли, глаза вылезли из орбит. Кричать он уже не мог, а мог лишь царапать руки Дирка, вминающие раскаленный брусок все глубже. Под конец его вой перешел в утробный рык, заглушающий треск гортани и шейных позвонков. Он извивался в хватке мертвеца, его тело тоже было упрямо, и оно хотело жить, не замечая того, что почти обезглавлено.