Дирк закричал что-то нечленораздельное и, размахивая молотом, устремился вперед, как, должно быть, сотни лет назад бросались в безрассудную атаку готы, вандалы или франки[56], внушая смертный ужас превосходящим силам противника одной лишь своей решительностью и натиском. Он знал, что пройдет не меньше полуминуты, прежде чем остальные «висельники» проберутся вслед за ним. А значит, действовать надо немедленно, используя момент. Перед яростью ревущего мертвеца, заляпанного кровью, может дрогнуть самый бесстрашный магильер.

Раскрутив над головой молот, Дирк обрушил его на затылок ближайшего солдата, который попытался схватить его за плечо. Он намеренно вложил в удар больше силы, чем требовалось, и не пожалел. Голова француза лопнула, как мягкая сочная ягода в пальцах, окатив ближайших к нему своим содержимым. Кто-то закричал от ужаса, и Дирк с мрачным удовлетворением подумал, что к подобному они не были готовы. Когда видишь мертвеца с оскаленным лицом, который крушит головы направо и налево, требуется мужество – больше мужества, чем для того, чтобы нанизать на вертел раненого пленника.

Спрятавшийся за перегородкой француз попытался достать Дирка короткой булавой. Ее шипастый боек, напоминающий морского ежа, пронесся перед лицом Дирка, он даже успел почувствовать запах сырой земли и коррозированного металла. Угоди такая штука ему в висок, как наметил француз, тоттмейстеру Бергеру пришлось бы подыскивать нового мертвеца для взвода «листьев». Длинные шипы пробивали кости не хуже, чем пятьсот лет назад. Дирк ударил француза рукоятью молота снизу вверх. Не тот удар, которым можно убить, но француз наказал сам себя, попытался дотянуться своей булавой до Дирка еще раз. Траектории оружия на краткий миг сошлись – и стальной еж, коротко звякнув, отлетел и вонзился в живот своему же хозяину. Француз оглушительно заорал, приседая на покачивающихся ногах, но Дирк уже забыл про него, устремившись дальше. Он должен был добраться до фойрмейстера, прежде чем тот вновь высвободит чудовищную силу, уничтожившую штурмовую команду Крамера.

Зенитная установка справа от Дирка вдруг ожила, крутанувшись на своем поворотном круге, разворачивая в его сторону грозную спарку из двух «Гочкиссов». Наводчик за бронещитком проворно наводил свое оружие, ловя Дирка в круглый глаз секторного авиационного прицела. Дирк подумал, не метнуть ли в него молот, но за его спиной раздался короткий басовитый рык «Ирмы». По зенитной установке словно прошлись невидимые когти чудовищной силы, вышибая из нее искры вперемешку с черными фонтанами крови. Бронещиток смяло и отшвырнуло в сторону, «Гочкиссы» слепо уставились стволами в небо, самого стрелка вместе с сиденьем разрезало пополам.

А потом французы очнулись и навалились на нападавших со всех сторон. Дирк потерял из виду фойрмейстера, тот остался где-то за спинами солдат. Синие мундиры обступили Дирка со всех сторон, и натиск их был достаточно силен, чтобы остановить его, пусть даже на время. Но времени у него и не было.

– Юльке! Штейн! – крикнул он, уходя от чьего-то штыка, скользнувшего опасно близко к шее. – Сюда! Тиммерман – прикрывай!

Тиммерман выпустил еще одну очередь, на этот раз поверх голов наседающих французов. Он-то понимал, что шальная пуля, ударившая Дирка в спину, выпотрошит его. Но это немного помогло, оглушенные слепой яростью «Ирмы», лягушатники немного сбавили натиск. Но отказываться от своей добычи они не собирались. Дирк отмахивался молотом, держа его обеими руками. Он старался прикрыть в первую очередь голову, и пока у него это получалось. Траншейные ножи, кастеты, кистени, штыки, самодельные дубинки и шестоперы клацали и звенели совсем рядом, и каждый раз Дирк успевал парировать удар или отстраниться хотя бы на ладонь. Его собственные удары были редки и пущены наугад. В завязавшемся бою, который выглядел беспорядочной свалкой, да и был ею, не оставалось даже подобия изящества. Даже основы рукопашного боя здесь были бесполезны. Не было противника, не было позиций, выпадов или контрударов. Было лишь мельтешение чужих лиц перед глазами, неяркий блеск стали, запах чужого пота и хриплое прерывистое дыхание. Такое не показывают даже инструкторы на занятиях по штыковому бою.

Для таких ситуаций нет никаких наставлений или приемов, да и не может их быть. Тело бьется само, отражая те удары, которые успевает замечать, а сознание и вовсе парит поодаль. Дирку приходилось в прошлом читать описания подобных схваток, чаще в беллетристике, чем в наставлениях, и он находил, что они весьма далеки от истины. Грациозные танцы смерти и чертящие узоры клинки не имели отношения к этой мясорубке, как румяные и выбритые солдаты с военных плакатов не имеют ничего общего с теми оборванными тощими мальчишками, которые представляют собой нынешнюю императорскую армию.

Ударом локтя Дирк свернул кому-то челюсть, уменьшив количество нападавших, но их все равно приходилось слишком много на него одного. Сутолока мешала всем – и Тиммерману с «Ирмой», и французскому фойрмейстеру. То ли тот не видел Дирка, то ли не хотел превратить в гигантский факел добрый десяток своих же людей. Дирк ощущал его близкое присутствие, но добраться до магильера не мог, стиснутый со всех сторон нападающими.

Су-лейтенант, выказав немалую сноровку, саданул Дирка изящным кистенем, тщательность выделки которого вполне соответствовала умению его хозяина. Шипы бойка заскрипели по наплечнику, разминувшись с затылком Дирка на какой-нибудь палец. Значит, парень из фронтовых и не дурак подраться. Дирк сделал обманное движение молотом, вскидывая его для ложного удара. И, когда су-лейтенант подскочил, вознамерившись ткнуть его шипами в лицо, саданул пуалю приподнятой рукоятью молота в грудь. Хороший удар, способный выбить дыхание и саму жизнь из любого здоровяка. Но противник оказался не промах, вовремя увернулся. Не скованный доспехами, даже в окружающей их сутолоке он двигался не в пример свободнее. Каждый раз, когда Дирк пытался достать его, хитрый француз отскакивал в сторону так легко и мягко, будто был лишь туманом, отлитым в человекоподобную форму и облаченным во французский мундир. Хороший фехтовальщик, особенного, траншейного стиля. Такие везде ценятся. Нет ничего удивительного в том, что он здесь оказался, наверняка командовал отрядом охранения штаба. Дирк решил, что вывести его из игры надо в первую очередь – глядя на своего командира, действовавшего уверенно и хладнокровно, другие солдаты тоже начинали обкладывать «висельников», позабыв про охватившую их было панику. Еще немного, и затерявшийся за их спинами фойрмейстер закончит дело, обрушив на мертвецов поток своего испепеляющего гнева.

Орудуя топором, в ряды французов вклинился Мертвый Майор, но и он не смог достать ловкого су-лейтенанта. Проявляя чудеса гибкости, тот уклонился от нескольких ударов, каждый из которых мог перерубить дерзкого француза пополам. В свою очередь тот сделал несколько стремительных выпадов, и так ловко, что «висельнику», едва сохранившему предплечья, пришлось перейти к защите.

– La France a battu! La mort de Beauchamp sale![57] – Даже незнание французского не помешало Дирку различить звучащее в голосах торжество. Неудивительно, натиск «висельников», сперва ошеломивший французов и готовый вот-вот рассечь надвое их порядки, чтобы обернуться обыденной резней, завяз в мягкой и гибкой обороне. В несколько секунд серая лавина разбилась на несколько островков, окруженных кипящей схваткой. Вот уже повалили старого Шперлинга, и приземистый капитан-кавалерист с искаженным от ярости лицом тычет его серебряным ножом с распятием в навершии. Нелепое поверие о том, что мертвецы боятся серебра, все еще не было изжито, но вряд ли Шперлингу от того было приятнее. Тиммерман, лишенный возможности пустить в дело «Ирму», отбивался одной лишь левой рукой. Несмотря на то что его удары были увесистее кузнечного молота, дела у него обстояли тоже не очень хорошо. Юльке Дирк не видел, но, судя по доносившейся сзади брани на отрывистом вестфальском наречии[58], гранатометчику тоже приходилось нелегко.