— Что за шняги?! Не умеете — не беритесь!

Она схватила две салфетки и сложила цветок, рядом с которым мои недоптицы действительно были полным провалом.

"Вот это поворот! Сюрприз похлеще лохматого носа."

— Научишь меня?

Посопев еще немного для приличия, Брен кивнула. Зазвонил многострадальный приютский гонг: кухарка колотила по нему от души, он уже весь был покрыт вмятинами. Девочка вздрогнула и принюхалась.

— Всего лишь сигнал к обеду, не бойся. Идем, Брен.

Прежде чем дверь в кабинет закрылась, я обнаружила, что большая часть конфет и все карандаши вернулись на место.

* * *

А вот и первая драка в девчачьей спальне.

Впрочем, дракой это назвать было сложно, явившись на шум, мы с Виктором наблюдали удивительную картину: сестры-дварфы улепетывали от Брен, швыряя в нее чем попало. Она прыгала через кровати, явно нацелившись на чемодан близнецов. Виктор полюбовался погоней и свистнул. На Брен это действовало сильнее, чем ведро холодной воды: девочка с размаху уселась на пол, не закончив прыжок.

— Объяснитесь, — потребовал Виктор. Ири и Мари развели руками.

— Только я чую, что эта чертова дрянь опасна?! — рявкнула Брен.

— Девочки, я все понимаю, но пришло время наконец предъявить содержимое.

— Потому что…

— …она так сказала?! — возмутились дуэтом сестры, вцепившись в свое сокровище.

— Нет. Потому что она почуяла.

Злобно ворча, сестрички принялись отпирать замки. К тому времени, когда щелкнул последний, пришли Бертран и Мишель.

— Мама дорогая! — сказала Мишель при виде темных сосудов, залитых сургучом. Я успела заметить на одном из них трещинку. Бертан добавил к словам жены несколько менее добрых, закрыл чемодан и вынес его — так осторожно, словно это было хрупкое произведение искусства. Испуг передался детям, сестрички больше не пытались скандалить. Все молчали, пока Бертран не вернулся.

— Бездымный порох, — объяснил он. — Экспериментальная взрывчатка дварфов-шахтеров.

— Но мы не дружим с огнем, — полувопросительно сказала Матильда.

— Поэтому чемодан сейчас достаточно далеко от дома, — кивнул Бертран и потрепал Брен по голове. — Молодчина!

— Ну, еще за ухом почешите, — буркнула та, но было видно, что она рада.

— А ты куда смотрел? — спросил Виктор, подняв голову к потолку. Дом в ответ уронил на него здоровенный кусок штукатурки. Логично. Не архитектурное это дело — приглядывать за детьми.

* * *

— Бросай тетради, вспомни, что у тебя есть муж, — Виктор бродил вокруг, я отмахивалась, не прекращая писать.

— Это не тетради. Помнишь, ты обещал второй клавишный инструмент?

— Внезапно! — Виктор плюхнулся в кресло и почесал в затылке. — Ладно, какой ты хочешь? Хоть бы маленький, хоть бы маленький, — он скрестил пальцы, глядя на меня искоса.

— Никакой! Вместо него выбьешь из попечителей бюджет на привратника. Или сторожа.

Виктор перестал валять дурака и смотрел удивленно, ожидая, что я объясню ему больше. Объяснения были долгими. Выслушав, он кивнул и обнял меня:

— Отличная идея! Эх… не быть ванКаннис чемпионкой по тяжелой атлетике.

Через неделю в двери "Темного плюща" постучал отставной таможенник.

— Признаться, не верил, что снова увижу вас, барышня Ронда, — улыбнулся ванЛюп.

— Госпожа Ренар, — поправил старика Виктор. — Располагайтесь, и обсудим план индивидуальных занятий с воспитанницей.

* * *

Что бы ни происходило в моей жизни, кто бы ни встречался на пути, все — не просто так. Это не фатализм — обычные выводы из наблюдений. Когда попечители рекомендовали нам преподавательницу драмы и рисования, Виктор решил, что они пошутили. Театр — последнее, что поможет сиротам заработать на жизнь. С рисованием же вполне справлялась Мишель, по крайней мере, композиция "Сова и вещь" с каждым месяцем удавалась детям все лучше. И плевать, что вещь после этого приходилось выбрасывать.

Но попечители предложили вместе с новым членом коллектива три ящика спортивного инвентаря. Виктор не смог устоять.

Впускать в дом — обязанность ванЛюпа, если только он не занимается с Брен. А старик как раз занимался, и открывать пришлось мне. Замок заело, он заставил основательно повозиться. Справившись с бунтовщиком, я распахнула створку… и схватилась за нее, чтобы не упасть.

Лишь через несколько секунд логика сдернула меня с небес на землю, напомнив: "Надень очки!". Высокая блондинка походила на Гортензию внешностью, но не голосом, и не манерами.

— Что же вы так долго, милочка? — прощебетало разряженное по последней моде создание и сунуло мне в руки саквояж. — Отнесите в мою комнату, будьте добры.

Я аккуратно поставила ее багаж на пол:

— Здравствуйте. Если вы — наша новая коллега, советую приготовить рекомендательные письма. Директор вот-вот вернется со штрафной пробежки. Если не коллега…

— Разумеется, ваша коллега. Я — Розали Дюбуа. Неужели я вас обидела? Нет-нет, не верю! Мы непременно станем подругами, вот увидите. Кстати, чудесная блузка! Без шуток, хочу такую же. Жду — не дождусь, когда вместе устроим налет на местные магазины!

Пожалуй, в ней все-таки было что-то от семьи Горшковиц. От матери Зи — до того, как жизнь вправила ей мозги. Дружить с такими не интересно, разве что пожалеть…

* * *

Цинтия Викс называла это "эффект переноса": сравнив Розали с матерью Гортензии, я уже не могла отделаться от первого впечатления. Это было плохо, абсолютно неправильно, ведь остальным она нравилась, не только мужской части коллектива — всем. Мишель общалась с ней с удовольствием. Тетка Лемпи соглашалась на эксперименты, хотя обычно считала новые блюда угрозой нацбезопасности. Единственный, кто не подружился с новенькой — Барбара: угодить сове было непросто.

Но самый убедительный аргумент: Розали приняли дети. Разве что Брен очень долго принюхивалась к новой учительнице, но здесь уже ничего не поделать: что для обычных — легкий парфюм, для измененных — сущий кошмар. Девочкам захотелось выглядеть так же, как Розали, результат — больше интереса к рукоделию. Мальчишки учились быть рыцарями, и — о чудо: в ванной девочек обнаружился букет вместо привычных лягушек.

Правда, при этом не оставляло ощущение: мальчики с каждым днем делались все глупее, а девочки — злее и агрессивнее.

Я снова и снова напоминала себе про эффект переноса. Очень старалась не верить, что Виктор тоже изменился, но нельзя закрыть глаза на очевидное: он явно что-то скрывал от меня.

А потом все это стало неважно, потому что у Виктора пропала опасная бритва. Старая жуткая железяка, которую он правил на очень старом ремне. Вещь наставника, не просто вещь — память. А еще — предмет, которым можно убить или изувечить.