Ни Борнемисца, ни Хорти пока не позаботились о том, чтобы освободить здание от лишних людей и перекрыть доступ к нему. Проникновение их группы в офис компании через черный ход показалось поручику смехотворной перестраховкой. Хотя трудно сказать, что в таком деле можно считать перестраховкой, а что обычными мерами безопасности.

Они вошли в кабинет Мошковича и приблизились к окну. На площади, перед зданием, начало происходить что-то необычное: шум моторов, голоса, четкие слова команд…

С высоты второго этажа Розданов и Штубер молча наблюдали, как одна за другой подъезжают машины с венгерскими солдатами, которые тотчас же рассыпаются, оцепляя здание конторы и блокируя все подступы к нему.

Коммандос многозначительно переглянулись. Такого поворота событий они не ожидали.

— Да их там не менее роты! — пробормотал гауптштурмфюрер, заметив появление еще двух машин с гвардейцами.

— Во всяком случае, два взвода наберется.

— Вот этого Скорцени явно не предусмотрел.

— Уверены? Я нет. Хотя согласен: такое действительно трудно предусмотреть, — полушепотом проговорил Розданов. — Эти провинциальные мерзавцы пугливы, как отбившиеся от табуна кобылицы.

Они оглянулись на Мошковича. Тот сидел с лицом, постепенно превращающимся в посмертную маску, однако все еще делал вид, что внимательно изучает бумаги.

— Ничего, ни слова, произнесенного вами, я не слышал, — поймал он на себе вопросительные взгляды коммандос. — Я бы, конечно, вышел, но в коридоре теперь лучше не появляться. И потом, в коридоре нет стола.

— Какого еще стола? — поморщился Штубер.

— Этого, — постучал он пальцами по доске. — Под которым обычно прячусь, когда к городу приближаются бомбардировщики.

Коммандос вновь переглянулись и понимающе качнули головами.

— Что будем делать? — спросил Розданов.

— Брать. Если только не поступит приказ об отмене операции.

— Откуда и от кого он может поступить, этот приказ?

— Поэтому принимаем решение: в любой ситуации — брать!

— Но взять Хорти живым будет невозможно, — вслух размышлял Розданов. — Как его затем вывести? Как пробиться к машинам?

— Человек, произносящий громонебесное «невозможно», не имеет права действовать в отряде Скорцени. В его коммандос-легионе слова «невозможно», «нельзя» и тому подобные способны звучать лишь как отречение.

— Вы действительно говорите, как проповедник.

— Возвращайтесь к Гольвегу, поручик. Я предупрежу остальных. Нагрянем сразу же. Нельзя терять ни минуты.

— Боюсь, что они примутся прочесывать все комнаты, все кабинеты. В поисках… нас.

— Так уж и нас! — усомнился Розданов. — Хотя… привезти с собой роту гвардейцев! С какой стати? С ума сойти можно.

— Не пустозвоньте, поручик. Хорти уже поднимается. Правда, пока что без солдат.

— Еще один провинциальный мерзавец!

Больше всего Штубера поразило то, что Николас Хорти поднялся на этаж и вошел в кабинет директора один. Здание, вся площадь оцеплены, у входа гвардейцы, но, входя, он не прихватил с собой даже телохранителя. Или порученца. Каким же наивным должно быть у этого человека представление об охране своей персоны, не говоря уже о методах работы гестапо и СД!

Впрочем, Хорти-младший поднимался в кабинет к своему другу, у которого бывал здесь множество раз. Причем наследник регентского «трона» приезжал сюда очень охотно. С этим зданием у него связано много всяких воспоминаний. Его можно понять: сугубо штатский, привыкший к неограниченной власти отца, к исполнению любых своих капризов. А там, внизу, целая рота. Отборная и преданная.

Штубер, не таясь, шел по коридору наперерез Хорти. Но тот даже не обратил на него внимания. И в приемную гауптштурмфюрер вошел, когда Хорти-младший уже переступал порог кабинета, а на лице секретарши все еще не увядала очаровательная улыбка. Или же улыбка женщины, очарованной появлением жданного гостя — что намного точнее.

Хорти, среднего роста, черноволосый, с несмываемой улыбкой превосходства на лице, был встречен Борнемисцей прямо в двери.

— Я рад, Николас. Это они: майор югославской армии Дравич, — указал судовладелец на Гольвега. — Со своим адъютантом, — добавил он, увидев, что в приемную, опережая Штубера, вошел Розданов.

— И что они предлагают, что хотят? — сдержанно спросил Хорти-младший.

— Вести переговоры. По-моему, боевые парни. Таких я взял бы на любое из своих судов, и прямо в капитаны, — он говорил все это по-немецки, дабы майор и его адъютант могли слышать, как он лестно отзывается о них.

— Если в капитаны ты берешь самых лучших, — суховато пошутил Хорти, — то откуда среди них столько пьяниц и отпетых негодяев?

— Это моряки, Николас, моряки — только-то и всего! И я говорю это сыну адмирала?!

— Вы действительно из штаба Тито? — переключил Николас свое внимание на майора и его адъютанта, не садясь при этом и не предлагая садиться всем остальным.

— Если вы настроены на серьезные переговоры, то да, — схитрил Дравич, избегая излишних заверений.

— Только на серьезные. Но сначала хотел бы выяснить ваши полномочия. Если вы представляете не самого командующего армией Тито, а всего лишь одну из группировок югославских партизан, тогда нам не стоит терять времени.

— У коммунистов группировок не бывает, — обронил Борнемисца. — Бывают у них только Сибирь и колхозы, — он явно отыгрывался за ту бестактность, которая была проявлена по отношению к нему посланцами вождя.

— Полномочия у нас самые широкие, — сверкнул безукоризненно белыми зубами красавец Гольвег. — Они даны лично Тито. Мы хотели бы надеяться, что Венгрия и Югославия, как две добрых соседки, будут решать свою послевоенную судьбу вместе. Таково мнение всего генералитета Народно-Освободительной армии Тито.

— Уже послевоенную? Но мы еще не отвоевались. Самое время подумать о том, как нам вместе выходить из этой войны.

— Будем считать, что исход ее уже предрешен, — уверенно демонстрировал свой сербо-немецкий диалект майор Дравич.

— Хотелось бы так и считать, — заметил судовладелец. Роль слушателя в этих переговорах его явно не устраивала.

— Почему вы решили идти на контакт именно со мной? — спросил Николас.

В приемной послышался какой-то шум. Борнемисца взглянул на дверь, но, заинтересовавшись разговором, не решился выглянуть, дабы не упустить самого важного.

— Потому что сразу после войны, то есть после поражения Венгрии, — я это хотел сказать, у вашего отца, регента Хорти, возникнут серьезные осложнения. И не только в отношениях с оппозицией и силами Сопротивления, но и с правительствами стран-победительниц. Захотят ли руководители США, Великобритании, Франции иметь дело с союзником Гитлера? Захочет ли сам венгерский народ терпеть «клику Хорти», как теперь называют ваше правительство в своих листовках венгерские антифашисты?