— «Комис-сар! Настоящий комиссар, — оценил Розданов старания Гольвега. — Переигрывает, конечно… Зато как мастерски ведет свою роль!»

Худощавое, аристократическое лицо Николаса заметно побледнело. Если бы такое осмелился сказать кто-либо из венгров, это, возможно, были бы последние членораздельно произнесенные им слова. Но перед ним стоял югослав. И говорил он то, о чем готов был сказать сам Тито. Причем говорил в общем-то правду. Но все же Николас не удержался, чтобы не напомнить майору:

— Союзниками Германии мы были постольку, поскольку вели общую борьбу против коммунистов.

— Приятно слышать, — рассмеялся доселе молчавший «адъютант» Розданов.

— Ах, да, — смутился Николас. — Я забыл, что… Забыл, кого вы представляете.

— Не обольщайтесь, — добивал его Гольвег. — Для американцев это тоже будет очень слабым аргументом. Разве что русские вас поймут, да их новые союзники — румыны и чехи.

— Осложнения, конечно, будут, — окончательно помрачнел Николас, болезненно ощутив безысходность политической западни. — В этом меня и убеждать не нужно.

— Но замечу, что лично вы, господин Хорти, не несете прямой ответственности за… — старательно подыскивал нужное слово Гольвег. Все это время он безбожно коверкал германский, дублируя германские слова сербскими, и даже переспрашивая, правильно ли он произносит то или иное слово. Понимают ли его собеседники. — …за все проделки. Нет, простите, за все деяния — так будет точнее — не правда ли? — регента Хорти.

— Вы правы: так точнее, — еще отчетливее побледнел Николас Хорти, которому крайне непривычно было выслушивать любые суждения по поводу «проделок-деяний» своего отца.

— Тем более что, как стало известно из надежных источников, вы далеко не во всем разделяете взгляды адмирала?

— И это очень важно, — оживился Николас. — Я просил бы вас постоянно подчеркивать эту сентенцию. В штабе Тито, да и в правительствах других стран, должны помнить о моих расхождениях с отцом в оценке многих процессов и явлений внутренней жизни, а также в политике. Когда обязанности регента будут возложены на меня, я постараюсь во многих аспектах находить свой собственный путь и свое собственное решение.

«Если так пойдет и дальше, этот провинциальный мерзавец сам возглавит трибунал, который будет судить его отца, — все еще вежливо улыбался Розданов. — И сам же казнит его. Да и трон венгерский он принялся выторговывать уже сейчас».

— Однако я сторонник преемственности традиций венгерской короны… — неожиданно завершил Хорти-младший.

Он хотел добавить еще что-то, но усилившийся шум в приемной заставил его запнуться на полуслове. Борнемисца тотчас же направился к выходу. Но прежде чем он преодолел расстояние от стола до выхода, двери распахнулись, и в кабинет один за другим ворвались четверо рослых крепких парней с пистолетами в руках. Последний из них втолкнул перед собой секретаршу.

Испуганно тараща глаза, Эльжбетта яростно мотала головой и топала ногами, требуя таким образом освободить от кляпа и наручников, сковавших за спиной ее руки.

— Придется потерпеть, синьора, — извинился перед ней Штубер, в мгновение ока, словно факир, одевая наручники на оцепеневшего Николаса. — Время такое: молчание равноценно жизни.

Пока они объяснялись, Гольвег успел так же незаметно «окольцевать» Борнемисцу, а еще через мгновение во рту у него тоже оказался заранее заготовленный кляп.

— Так вы — германцы?!

— Причем полноценные, — заверил его Штубер.

— И вы, майор, — тоже?! — возмущенно сфальцетил Николас. — Вы не югославы?!

Похоже, что сам обман возмутил его больше, нежели то обстоятельство, что он оказался арестованным.

— Могли бы и догадаться, — оскалился Гольвег. — Посланники Тито ведут переговоры в другом месте. С более достойными людьми. И не в конторах промышленников.

— Но вы находитесь в столице независимого государства! Я требую связать меня с резиденцией регента.

— Здравая мысль, — заметил Штубер. — Однако подробнее на эту тему мы поговорим позднее. И не здесь.

— Интересно, как вы собираетесь вывести нас отсюда? — Николаус плечом оттолкнул Розданова и попытался прорваться к выходу, но Штубер захватил его за волосы и ударом в подколенный изгиб заставил опуститься на колени.

— В ваших интересах, милейший, чтобы мы тихо и спокойно вывели вас отсюда. В противном случае нам придется избавиться и от вас, и от вашего друга, и выбираться отсюда самим. Но избавиться навсегда.

Ответить Хорти не дали. Заранее заготовленный кляп заставил его остаться при своем мнении.

— Так что, действительно здание оцеплено? — встревоженно поинтересовался Гольвег, бросаясь к окну. Оно выходило к Дунаю, и он не мог видеть того, что происходило на площади. Но и с этой стороны уже вырисовывалось довольно плотное оцепление.

— Намертво, — с непонятным Гольвегу спокойствием заверил его Штубер.

— Тогда существует только один способ выбраться отсюда — заставить Хорти, чтобы он приказал командиру увести своих гвардейцев.

— Уверен, что он согласится, жизнь дороже, — процедил барон.

— Или же провести его через строй под стволами пистолетов. Как заложника. Вряд ли кто-либо из солдат осмелится рисковать его жизнью, — выдвинул свой план Ланцирг, упираясь стволом пистолета в плечо Николаса, который стоял теперь лицом к стене, между Борнемисцей и Эльжбеттой.

— Возможно, Скорцени попытается прорваться сюда? — с надеждой молвил Гольвег.

— Тогда завяжется настоящий бой, — усомнился Штубер.

Еще несколько томительных минут они метались по кабинету, выглядывали в коридор, осматривали местность из окон. Казалось, иного выхода нет: пленников нужно убивать, или же, не выполнив задания, оставлять. Но приказа убивать не было. Николас нужен был Скорцени прежде всего для того, чтобы воздействовать на Хорти-старшего. Его придержат на тот случай, если попытка осуществить переворот в Венгрии кончится неудачей.

— Ковры! — вдруг осенило Штубера в ту минуту, когда искать какие-либо варианты уже, казалось, не имело смысла. — Хорти и этого борова — в ковры! Попытаемся пробиться с ними к машине. Пока гвардейцы разберутся, что к чему, пока…

— С коврами прорваться не сможем, — возразил Ланцирг. — Они только скуют нас.

— Тогда что вы предлагаете?

— Провести их через солдатские заслоны под дулами пистолетов.

— Нас перестреляют или поднимут на штыки. Все, рассуждать уже некогда! Действуем! Это приказ!

Не желая больше терять времени, Штубер рванул к себе напольный ковер и сбил на него Борнемисцу. Два других агента сразу же принялись помогать ему.

Как только оба пленника были упакованы, Штубер набрал условленный номер телефона. Трубку поднял адъютант Скорцени гауптштурмфюрер Родль. Он находился в доме напротив и с трубкой в руке мог наблюдать из окна за тем, что происходит возле здания судоходной компании.