— Я проставил на них даты, вдруг это поможет. — Он улыбнулся. — Зули все-таки нуждается в хорошем макияже. И в следующий раз возьми с собой парикмахера.

— Спасибо, Барт. Ты просто ас.

— Не стоит благодарности. Я сделал копии, на всякий случай, чтобы ты не волновался, если снимки пропадут или случится еще что-нибудь. Подредактировав, их можно отправить в итальянский «Вог».

Я еще раз внимательно просмотрел снимки. Странное ощущение — осознавать, что вся жизнь зависит от этой нелепой порнографической сцены.

Роттвейлер сидела у себя на кухне за столом и пила кофе, когда я вошел.

— Я-то думала, что хорошо знаю тебя… — Она едва сдерживалась, чтобы не закричать в гневе. Ротти выглядела очень постаревшей и усталой и, как всегда, дымила сигаретой. Она молча кивнула мне на место за столом. — Чарли, я так и думала, что ты во что-нибудь влипнешь, обязательно влипнешь! Всегда подозревала, что ты неимоверно глуп. Но ты не дурак! Совсем не дурак оказался!

Я не знал, что отвечать.

— Чертовски хитер! Предусмотрителен! Вот за что я люблю баскетболистов. Умеют все рассчитать в игре.

Никогда не сдают позиций и не делают глупостей. Ну, ты исключение… ты сделал.

— Я не убивал Каза…

Я осекся на полуслове, вспомнив, что Ротти терпеть не может его имя. Смешно, нелепо, ведь меня обвиняют в убийстве ее главного врага, а я все боялся рассердить свою начальницу.

— Я знаю, что ты не убивал его. Он сам во всем виноват, чертова задница, похотливый козел! И с чего все так всполошились по поводу его смерти? Кто он вообще такой?

— Я думал, вы сами считали его исчадием ада, — заметил я.

— Никакого ада не существует. Есть только Бог, который играет с нами в свои игры.

— Когда он напивается?

— Именно. — Она кивнула мне и улыбнулась: — Какого черта ты делал в его доме? Что тебе там понадобилось?

— Разве вы не посылали меня кое-что поискать? Я рассчитывал обнаружить что-нибудь нужное или стащить у него компромат на наших людей.

— Он никогда не был удачным шантажистом, — возразила Ротти.

— Но он посадил Киттен на героин.

— Прошу тебя, не говори чепуху. Киттен потребляла героин еще до того, как мы взяли ее в агентство. Ты что, сразу не разглядел, какие у нее огромные и блестящие глаза?

— Серьезно?

— Да. Эти ангелочки вовсе не такие святые, как ты думаешь. Мы делаем для них все, что можем. Но кому-то это не помогает. А некоторые все же становятся приличными людьми. Насчет Киттен я никогда особенно не беспокоилась. У нее есть стержень, и еще какой — железобетонный! Тщеславие — вот что спасет ее от падения в пропасть. А тех, у кого нет даже этого, как мы можем удержать их, Чарли?

Риторический вопрос. На него можно не отвечать. Но Роттвейлер будто ожидала от меня каких-то комментариев. Возможно, намекала на то, что не может спасти меня, потому что я тщеславен. Ротти курила и смотрела на меня не отрываясь.

— Так кто его убил? — спросила она, наконец.

Я положил перед ней конверт с фотографиями. Она открыла его и принялась изучать снимки. На ее лице ничего не отражалось — ни волнения, ни удивления.

— Откуда ты их взял?

— Это я снимал.

— А дальше что?

— Убежал, они стреляли в меня.

— Они?

— Казанова, — ответил я, подумав полминуты. — И этот парень в маске.

— Ты знаешь, кто это?

— Знаю.

Она продолжала курить, приглядываясь ко мне.

— Дурак.

— Я знаю.

— Не ты. А люди, которые напяливают идиотские тряпки и занимаются этим грязным идиотизмом. Думают, что это секс. Но это не секс! Это суррогат для тех, кто не может заниматься сексом, а хочет только болтать о нем.

— Как вы считаете, снимки послужат для меня оправданием?

Роттвейлер рассмеялась:

— Хороший вопрос.

Она надела очки и поднесла снимки поближе к лицу, чтобы рассмотреть их.

— Господи, это же Зули! Кто еще их видел?

— Барт Мастерсон готовил их по моей просьбе. Я сам принес их ему перед арестом.

— Барт Мастерсон! Он отлично знает, что если скажет правду, его карьере конец. Посмотрим, что решит Пэт Мюррей.

— Мюррей! Он думает, что я виновен.

— Он знает, что ты не убивал.

— Я так не считаю. Он разговаривает со мной так, будто я виновен. Откуда вы знаете, что он так не думает?

— Я с ним говорила.

— Тогда почему он со мной обращается как с преступником?

— Потому что привык работать с преступниками, он адвокат по уголовным делам.

— Он что, и со Сьюзан так себя вел?

— К Сьюзан он был неравнодушен. Но до тебя ему нет никакого дела.

— Тогда с чего вы взяли, что он не считает меня виновным?

— Он сам мне сказал.

— Но почему он не стал слушать мой рассказ?

— Опасался, что это может повредить.

— Кому?

— Мне.

— Вам?

— Кто больше всех желал смерти Казанове? Возможно, он считает, что это я подослала тебя убить его.

— Но почему я должен был это сделать? С какой стати?

Роттвейлер улыбнулась своей обычной хитрой двусмысленной улыбкой:

— Потому что я очень-очень тебя попросила.

Я рассмеялся так весело, как не смеялся с минуты моего заключения.

— Господи, ведь я столько раз повторяла, что хочу убить его! — призналась Ротти.

— Вы никогда не называли его по имени.

— Разумеется, я не хотела афишировать, что желаю смерти кому-то. О таких вещах не говорят. К тому же после истории с Юшкой я не хотела даже слышать его имени. — Ротти снова надела очки, и мы вместе стали разглядывать снимки.

И вдруг я понял, что на них запечатлено что-то еще… какой-то другой человек. Он тоже был в маске, но с прорезями для глаз. Я не мог различить, кто это, поскольку он стоял в тени, на нем тоже была одежда из кожи и цепь.

— Посмотрите, там есть еще кто-то! — Я ткнул пальцем в фотографию.

— Господи, Гарри! — воскликнула Роттвейлер.

— Гарри?

— Я узнаю эти глаза. Видишь? Он наблюдал за ними.

Меня так и не обвинили публично. Даже в «Таймс» про меня не написали как про убийцу. В выпусках новостей в обтекаемой форме передали сообщение о том, что Казанова скончался не от полученного ранения, а от инфаркта. К тому же в его крови была обнаружена огромная концентрация кокаина, а на теле найдены следы спермы, но не его и тем более не моей.