Умиротворение длилось недолго, попытка Порты восстановить свою власть в Боснии и Герцеговине подняла население на борьбу, черногорцы вновь пришли на помощь. В 1860 году в Австрии при невыясненных обстоятельствах погиб князь Данила. Ему на смену пришел юный Николай. Черногорцы сражались отчаянно, но в их конечный успех A. M. Горчаков не верил – 12 тысячам бойцов, не ведающих даже азов военной организации, плюс 3 тысячам добровольцев из Австрии не под силу одолеть регулярную армию. Туркам ценой больших потерь удалось подавить восстание, театр военных действий подвергся опустошению. И все же, по замечанию одного из российских консулов, «едва заметная на карте Черногория сделала последнею войною большой пролом в дряхлом здании Турции»[607].

Особое внимание ведомство на Певческом мосту уделяло, а военное министерство столь же большие надежды возлагало на Сербию – княжество с населением в 1,2–1,4 миллиона человек, обладавшее международно признанным автономным статусом, включавшим запрет вводить на его территорию османские войска. Оно – и точка опоры России, и центр сопротивления посягательствам на восстановление в регионе турецкой власти, и база для подготовки к ее свержению. Как первый шаг в достижении последней цели предусматривалась ликвидация османских крепостей на сербской территории в Кладове, Смедерове, Шабаце, Соколе, Ужице и твердыни Калемегдан в центре Белграда.

Но предварительно встал вопрос о смещении с престола князя Александра Карагеоргиевича, проводника австрийского влияния. Скупщина свершила сей акт в 1859 году, но возвращенный на пост 80-летний Милош Обренович с его деспотическими замашками российскую дипломатию не устраивал. Старец скончался в 1860 году, так что дипломаты не успели перессориться по поводу его кандидатуры. Его сменил сын Михаил, оставивший заметный след в истории Балкан. Он установил режим личной власти в стране, ввел закон о всеобщей воинской повинности для мужчин в возрасте от 20 до 55 лет, вызвавший нервную реакцию в Стамбуле. Намеченную Горчаковым максимальную программу, предусматривавшую срытие всех турецких крепостей, осуществить не удалось, пришлось ограничиться двумя (Сокол и Ужице), но и Порта не смогла настоять на ограничении численности сербской армии.

Сербы запасались оружием, их эмиссары добрались до Херсона, где им удалось приобрести целый арсенал – 39 200 винтовок и несколько сот сабель; поскольку квитанций об оплате не сохранилось, – видимо, даром. Далее начались чудеса. Министерство иностранных дел России оказалось полностью неосведомленным о состоявшейся сделке. Посыпались протесты турок, к которым присоединились представители Великобритании и Австрии. Караван в несколько сотен телег покатился по румынским дорогам. В Бухаресте российский консул Н. К. Гире отказывался верить, что оный обоз находится в пути, в чем его тщетно убеждали коллеги. Князь А. И. Куза повел себя молодцом и тоже не заприметил транспорта, в Петербурге его поведение сочли твердым и достойным. Господарь получил выговор от Порты, но разыскать обоз так и не сумел, хотя в иных случаях подведомственная ему полиция обнаруживала замечательную зоркость. Арсенал на колесах благополучно добрался до Белграда. Князь Михаил объявил, что оружие предназначено для армии его государства, преисполненного самых миролюбивых намерений. Так удачно осенью 1862 года завершилась операция по вооружению сербских войск[608].

* * *

Немало хлопот европейскому концерту доставляла Греция. Королевство являлось зоной преобладающего влияния «морских держав». Великобритании и Франции. Российской дипломатии оставалось стоять на страже его прав и подчеркивать свое бескорыстие. Знаменитый сентябрьский 1856 года циркуляр A. M. Горчакова содержал требование об уходе англо-французских оккупантов из Афин, что и произошло в следующем году. Греки отметили в сердцах своих заботу о них Петербурга.

Королевство находилось глубоко в долгах перед покровителями. Созданная для их взимания комиссия установила контроль над финансами страны, а заодно и ее управлением (разбирая ее, по словам посланника А. П. Озерова, «по косточкам»). A. M. Горчаков сообщил грекам, что считает нужным позволить им жить собственной жизнью, как им заблагорассудится.

Минуло более четверти века пребывания Оттона на престоле, король так и не приобщился к национальной жизни и опостылел подданным. Кризис наступил в 1862 году. Монарху взбрела в голову незадачливая мысль – объехать вместе с супругой Амалией владения и попытаться возбудить у населения добрые к себе чувства. Его ожидал полный провал. В городах выходили из повиновения гарнизоны. В октябре в Афинах вспыхнуло восстание под лозунгом свержения Оттона, созыва Национального собрания, «организации государства» и избрания нового монарха. Собравшаяся на пристани Пирея толпа не позволила королевской чете сойти на берег. Ни одного голоса не прозвучало в их поддержку. Посланники держав на редкость дружно признали свершившийся переворот. В адрес А. П. Озерова не раздалось окрика из Зимнего дворца, как то произошло с его предшественником при Николае. Нравы при дворе изменились.

Следовало ожидать реакции Лондона, ведь в планах энозиса (объединения) чуть ли не под первым номером значились острова Ионического архипелага, входившие в состав Британской империи. Упрямые ионийцы не желали признавать себя верноподданными ее величества Виктории, о чем свидетельствовали восстания 1848–1849 годов. Не преуспел в попытке примирить островитян со своей участью и выдающийся государственный деятель Вильям Юарт Гладстон, согласившийся в 1856 году принять пост генерал-губернатора архипелага, по общему мнению, для него слишком малозначительный. Администратором он оказался никудышным, объездил острова, посетил Афины, где обедал в обществе королевской четы. Впечатления от пребывания в краях романтических у него сложились нельзя сказать чтобы положительные: «Кругом праздность, упадок и стагнация. Но много дикого и живописного». Он оказался не способен оценить неторопливый быт южан и счел его «полнейшей и самодовольной ленью»[609]. Покинул он острова в 1859 году.

В Лондоне постепенно пришли к выводу, что с архипелагом пора расстаться, желательно с выгодой для себя. Принц Альберт возжелал занять освободившийся в Афинах трон, Национальное собрание поспешило удовлетворить его пожелание. Петербург и Париж резко выступили против, да и сам Альберт раздумал переселяться на мятежные Балканы. Всплыла нейтральная, ни у кого не вызывавшая возражений кандидатура датского принца Вильгельма. Его сестра Александра была замужем за принцем Уэльским, другая, Дагмар, позже вышла замуж за наследника цесаревича Александра Александровича и вошла в российскую историю как императрица Мария Федоровна. Из пяти своих лютеранских имен Вильгельм выбрал наиболее близкое грекам – Георг.

При посещении Петербурга в 1867 году он обратил внимание на великую княжну Ольгу Константиновну и предложил ей руку и сердце. Греки с симпатией встретили православную принцессу. С ее бракосочетанием сам собой угас вопрос о религиозной принадлежности августейших отпрысков, столь острый при Оттоне. Королева Ольга всю жизнь оставалась горячей русской патриоткой, и между дворами, петербургским и афинским, помимо официальных, поддерживались и родственные отношения.

В 1864 году над Ионическими островами взвился греческий бело-голубой флаг с крестом, что способствовало популярности