С этим прыжком в канал Ландвер исчезла Франциска Шанцковска, а из его вод вышла Неизвестная, которая стала главной фигурой одного из самых удивительных мифов двадцатого столетия. Трудно не задуматься над рядом вопросов. Почему власти Берлина оказались неспособны установить ее личность? Почему Франциска заявила претензии на имя и титул великой княжны Анастасии? Могла ли она отвечать за свои действия? Как она смогла усвоить такое большое количество настолько впечатляющих на первый взгляд знаний? Как она убедила столь многих людей, знавших Анастасию Николаевну, что это она? Короче говоря, каким путем Франциска Шанцковска, простая деревенская девушка, душевнобольная, разнорабочая, смогла превратиться в правдоподобную претендентку на имя и титул великой княжны?

Хотя в первую очередь благодаря своему молчанию – как в больнице Св. Елизаветы, так и в Дальдорфе она отказывалась назвать свое имя, а когда ее опрашивали доктора, отворачивалась к стене или пыталась спрятать голову под одеялом, повторяя то, как она вела себя, когда ее в принудительном порядке доставили на освидетельствование в клинику для душевнобольных Берлин-Шенеберг. В 1920 году она говорила о себе только то, что она является работницей и убедительно добавляла, что все члены ее семьи умерли {1}. У той Франциски, которая пыталась свести счеты с жизнью, не было ни настоящей жизни, ни будущего. Теперь, вновь находясь под опекой государства и по крайней мере до тех пор, пока ее личность остается тайной, она обеспечила себе безопасное существование: ей не нужно было работать, не нужно беспокоиться из-за необходимости часами выстаивать на холоде, чтобы обеспечить себя пропитанием, у нее нет нужды заставлять себя думать о суровых условиях жизни в неспокойном послевоенном Берлине. Рождение Неизвестной стало отражением отчаянного желания Франциски бежать от нищенской действительности.

Почему личность Франциски так долго оставалась неустановленной? Прежде чем сообщить об ее исчезновении, семейство Вингендер выжидало двадцать два дня. Не исключено, что Франциска и раньше могла достаточно долго отсутствовать в их квартире, но на этот раз ее отсутсвие было слишком долгим, и это в конце концов заставило Анну Вингендер осмотреть ее комнату. Когда Анна обнаружила кошелек Франциски – вещь, которую она брала с собой в первую очередь, в нем лежали ее медицинская страховая карта № 1956, датированная 8 апреля 1918 года, то есть днем, с которого она начала работать в Гут-Фридрикенхоф, а также ее пропуск на работу и удостоверение личности, выданное в ноябре 1919 года. Дорис Вингендер 15 марта пришла в местный полицейский участок и заявила об исчезновении Франциски {2}. Но даже после этого никто не мог определить точную дату исчезновения, что позднее стало еще одним поводом для полемики, в ходе которой сторонники Андерсон утверждали, что она не имеет ничего общего с несчастной Франциской Шанцковски. Первоначально Дорис полагала, что квартирантка ее матери ушла и не вернулась 15 января, затем она сказала, что это было 15 февраля, и наконец назвала с внушающей подозрение точностью время и дату – 11 часов 55 минут, 17 февраля. В тот день Франциска бросилась в канал Ландвер. Позднее Дорис пояснила, что она смогла определить точную дату, посчитав количество неиспользованных талонов в продуктовой карточке, оставленной Франциской; Дорис никогда не сообщала об этой ошибке в полицию, поскольку «все и так было запутано, и отнимало слишком много времени» {3}. Ее сестра Луиза, которой в феврале 1920 года было только двенадцать лет, говорила об этом событии с еще меньшей уверенностью, что, впрочем, неудивительно, учитывая ее возраст, и высказала предположение, что Франциска исчезла несколькими неделями позже, где-то в марте. Однако потом она признала названное ею время ошибочным {4}. Сотрудники полиции обобщили все эти подробности и в своем отчете поставили пометку «убыла в неизвестном направлении» {5}.

За некоторое время перед попыткой самоубийства Франциска отправила своему брату Феликсу открытку, в которой она поздравляла его с днем рождения. Интересно, что его днем рождения было 17 февраля, и именно в этот день Франциска бросилась в канал Ландвер. Она просила простить ее за запоздалое поздравление, и позже Феликс считал, что получил открытку через две недели после дня своего дня рождения. Если Франциска была той самой Неизвестной, которая с 17 февраля находилась под наблюдением в больнице Св. Елизаветы, то она не смогла бы отправить открытку. Сторонники Андерсон как раз предлагают рассматривать этот факт как доказательство того, Франциска не имела к Андерсон никакого отношения. Но все изложенное – не более чем догадки Феликса, ведь он не сохранил конверт и лишь семь лет спустя он попробовал точно восстановить в памяти, когда он получил ничем не примечательное поздравительное послание {6}. О том, что Франциска пропала, ее семья узнала только в конце марта. «Мать была очень огорчена, – вспоминала Гертруда. – Никто не знал, куда делась Франциска» {7}.

Полиция Берлина так и не смогла установить, что Неизвестная на самом деле является Франциской, потому что вопреки рассказам о широком и настойчиво проводимом расследовании полицейские на самом деле не слишком напрягались, чтобы установить личность таинственной пациентки {8}. Кроме того, что персонал городских больниц и клиник для душевнобольных тоже не изучает информационные бюллетени, издаваемые полицией, по крайней мере если взять в качестве примера Дальдорф. В 1917 году Франциска провела в Дальдорфе четыре месяца, и тем не менее в 1920 году никому и в голову не пришло проверить, не была ли Неизвестная когда-либо пациенткой этой клиники. Разве это говорит о том, что Франциска не являлась Неизвестной? На самом деле ответ на эту сложную на первый взгляд загадку прост: больница имела десяток корпусов с множеством палат, штат в несколько сотен человек, работающих посменно, и более полутора тысяч пациентов на излечении единовременно. Никто в 1920 году просто не смог бы вспомнить Франциску. В 1917 году она была обычной, тихой, ничем не примечательной пациенткой, она вряд ли запомнилась персоналу. Но ее пребывание в клинике Дальдорф в 1917 году не оставляет камня на камне от «тщательнейшего расследования», которое проводилось полицией Берлина, чтобы установить личность Неизвестной. Совершенно ясно, что никто даже не побеспокоился просмотреть истории болезни самой большой городской больницы для душевнобольных. Точно так же можно с уверенностью сказать, что полиция Берлина отнеслась к этому делу как к не имеющему особой важности, поскольку к середине марта в полиции уже было заявление об исчезнувшей Франциске Шанцковской, в которое они, судя по всему, так и не потрудились заглянуть. Если бы они потрудились сделать это, они, несомненно, установили бы личность Неизвестной {9}.

Здесь нужно добавить, что невозможность установить личность Неизвестной позволяет лучше понять, почему Франциска пыталась покончить с жизнью. Не было ни одного человека, кто беспокоился бы о ней и настойчиво стремился бы найти ее. Даже дружественно настроенная «мама Вингендер» выжидала как минимум три недели, прежде чем заявить об исчезновении Франциски. У Франциски не было друзей, которые помогли бы установить ее личность, у нее не было даже товарищей по работе или просто знакомых. Все это означало, что ее роль в жизни окружающих людей была ничножно мала. Франциска существовала на обочине общества, никому не заметная и не нужная. Самоубийство выглядело для нее привлекательнее, чем еще один день, полный одиночества и душевной боли.