Барри Залмановиц знал, что, перечисляя свои прегрешения, он, возможно, подписывает себе приговор. И наверняка губит свою карьеру. Наносит ущерб семье.

Но его действия помогли уничтожить картель. В конечном счете они сломали хребет наркодельцам. Им еще предстояло ликвидировать банды, но войну с наркотиками они выиграли.

Если он, его карьера, его имя принесены в жертву в этой войне… что ж, люди, бывало, шли и на большие жертвы. Зато те негодяи, которые подсадили на наркотики его дочь, больше не погубят ничьей жизни.

Гамаш, сидевший напротив, кивнул, и его новое сообщение заставило Залмановица разволноваться еще больше.

Старший суперинтендант опустил глаза на свои руки, тоже в синяках и царапинах. На отметину, явно напоминающую отпечаток подошвы.

Гамаш вздохнул. Потом поднял глаза на Залмановица и сказал:

– Désolé.

В наступившей паузе прокурор почувствовал, как загораются его щеки, как пощипывает кожу. Потом кровь отхлынула от лица, и он побледнел.

– Почему вы извиняетесь? – тихо спросил он.

– Я вам сказал не все.

Залмановиц словно окаменел.

– Как?

– Антон Баучер не убивал Кэти Эванс.

Залмановиц ухватился за подлокотники, словно в судороге.

– Что вы такое говорите?

– Я вам солгал. Приношу свои извинения.

– Объясните.

– Вы обвиняете истинного убийцу. Жаклин – убийца Кэти Эванс.

Мысли Залмановица заметались, и в то же время он впал в ступор. Словно машина, буксующая на льду. Колеса прокручивались на месте.

Он пытался осмыслить услышанное. Пытался понять, хорошая ли это новость. Или еще больший кошмар.

– И почему вы мне не сказали? – спросил наконец прокурор. Он не знал, важный ли это вопрос, но почему-то задал именно его.

– Потому что полностью я доверял только небольшой группе моих офицеров, – сказал Гамаш. – Хотя никогда не обратился бы к вам, будь у меня серьезные сомнения на ваш счет.

– Но сомнения были, – сказал Залмановиц.

– Да, у меня не имелось доказательств вашей коррумпированности. Однако и противоположных доказательств я не нашел.

– Почему же вы выбрали меня?

– Если не считать отчаяния, то выбор пал на вас из-за вашей дочери.

– При чем тут моя дочь? – В его голосе, выражении лица появилось что-то предостерегающее.

– Наш сын Даниель одно время подсел на тяжелые наркотики, – сказал Гамаш, и глаза Залмановица прищурились. Он этого не знал.

– Такое случилось и со мной, – сказал Бовуар. – Это меня чуть не убило. Чуть не погубило самых дорогих мне людей.

– Мы знаем, что наркотик делает с семьями, – вполголоса произнес Гамаш. – И я подумал, если кто и захочет принять участие в борьбе с наркотрафиком, так это вы. И я рискнул и обратился к вам. Но я знал: даже если вы чисты, это еще не гарантирует чистоту всего вашего департамента.

– Вы самоуверенный пень.

Гамаш выдержал его гневный взгляд.

– Если вам от этого будет легче, я не доверял и собственной службе. Поэтому о моем плане знала только горстка офицеров. Участвовала вся полиция, но у каждого подразделения, каждого отдела была лишь маленькая роль. Такая маленькая, что никто не мог толком догадаться о происходящем. По этой причине, как вам известно, назревал настоящий бунт. Они тоже считали меня некомпетентным и не стеснялись об этом говорить. Лишь несколько человек видели всю картину в целом.

Как на картинах Клары, подумал Бовуар. Крохотные точки, которые сами по себе не имеют никакого смысла, но в сочетании дают что-то совершенно неожиданное.

– И вы думаете, это вас извиняет? – спросил Залмановиц. – Вы знаете, что вы сделали? Вынудили меня предать все мои убеждения, профессиональную честь. Вынудили меня лгать и утаивать доказательства. Заставили меня поверить, что я обвиняю невиновного в самом тяжком из преступлений. Вы знаете, какие это может иметь последствия для человека? Для меня?

Он с такой силой ударил себя кулаком в грудь, что по всей комнате разнесся гулкий звук.

– Вы сожалеете о своем согласии? – спросил Гамаш.

– Не в этом дело.

– Только в этом все и дело, – возразил Гамаш. – Да, я делал так, чтобы вы поверили во все это, и вы поверили. А благодаря этому картели по всей стране рухнули. Не только в Квебеке, но и по всей Канаде. Глава крупнейшего синдиката в Северной Америке убит, другой – в тюрьме.

– Вы манипулировали мной.

– Нет. Я понял, что ошибался в вас. Вы не трус. Далеко не трус. Вы были и остаетесь отважным человеком.

– Думаете, меня волнует ваше мнение обо мне? – сказал Залмановиц.

– Нет. И по большому счету меня не волнует ваше мнение обо мне. Меня волнует сегодня только одно – результат. Я не жалею о своем решении. Я всем сердцем хотел бы, чтобы в этом не было нужды. Хотел бы, чтобы был другой способ. Но если он и был, я до него не додумался. Вы сожалеете? – повторил старший суперинтендант Гамаш. – Сожалеете, что мы сожгли наши корабли?

Главный прокурор Залмановиц глубоко вздохнул и взял себя в руки.

– Нет.

– И я тоже – нет.

– Это вас не извиняет, – проворчал прокурор. – И я вас не прощаю. Могли бы мне сказать.

– Вы правы. Теперь я это знаю. Я наделал много ошибок. Вы были храбры и бескорыстны. А я относился к вам как к чужому. Прошу прощения. Я был не прав.

– Пень, – пробормотал Залмановиц, но в глубине души знал, что это не так. – Что вы утаивали от меня? Что было так важно?

– Бита.

– Орудие убийства? – спросила судья.

– Да. Вы помните свидетельские показания Рейн-Мари: по ее словам, она не видела биту, когда обнаружила тело?

– Да, но бита находилась там, когда приехала старший инспектор Лакост, – сказал Залмановиц. – Согласно вашим показаниям, мадам Гамаш, вероятно, ошиблась.

– Я солгал.

Он посмотрел на Рейн-Мари, и она кивнула.

Морин Корриво пожалела, зачем она в эту минуту не вышла в туалет, но теперь жалеть было уже поздно. Она все слышала.

И если говорить по-честному, хотя эта конкретная ложь сейчас всплыла в первый раз, она уже знала: весь процесс изобиловал недомолвками, к тому же она стала свидетелем прямого клятвопреступления.

– И как же оно было на самом деле? – спросил Залмановиц, естественно переходя на прокурорский тон. Перекрестный допрос свидетеля противной стороны.

– Рейн-Мари в точности описала то, что находилось на месте преступления, когда она нашла тело. Каким же образом бита оказалась там и никто не видел, как она попала обратно?