– Я помню его имя по материалам дела.

– Мадам Эванс, ее муж Патрик, Матео Биссонетт и Леа Ру были друзьями Эдуарда. Однокурсниками, – сказал Бовуар. – Леа и Матео участвовали в вечеринке на крыше, когда Эдуард прыгнул вниз.

Морин Корриво никак не прореагировала, а Барри Залмановиц опустил глаза.

То был его кошмар. Может быть, они слишком поздно начали спасать дочку. Может быть, они вообще не в силах ее спасти. Может быть, отрава проникла в нее слишком глубоко и родительская любовь теперь бессильна.

– Антон был их дилером, но он совершил ошибку, – сказал Бовуар. – И серьезную. Он решил сам попробовать наркотики. Он подсел, а потом, как и большинство наркоманов, потерял всякую осторожность. Когда Эдуард покончил с собой и началось следствие, Антон бежал. В конечном счете попал в больницу. Его вылечили, но он познакомился с другими наркоманами. Некоторые искренне хотели начать жизнь заново, другие – нет. Последние стали пособниками Антона. Они, как и он, имели определенный козырь, потому что освободились от наркозависимости. И знали, к чему может привести употребление наркотиков.

– Это было несколько лет назад, – сказал Гамаш. – Наркотики набирали силу, становились более опасными, а вместе с ними крепли и картели.

– Так с какого боку тут мадам Эванс? – спросила судья Корриво. – Она знала этого Эдуарда в университете и, предположительно, знала Антона Баучера.

– Да, – подтвердил Гамаш. – Они все его знали. Он поступил на два года раньше их. Они покупали у него наркотики. В основном травку. Немного кокаина. Но не аптечные наркотики. Их покупал только Эдуард.

– Вы хотите сказать, что поводом для убийства мадам Эванс стал случай многолетней давности?

– Да, – сказал Гамаш. – Большинство убийств объяснить просто. Мотив ясен, но разглядеть его сложно, потому что корнями он уходит в далекое прошлое. Кэти Эванс убили из-за того случая в университете. Из-за старого долга. И вот тут-то и появляется кобрадор. Эта идея пришла в голову Жаклин, сестре Эдуарда, но в жизнь ее воплотили его друзья.

– Они по очереди изображали Совесть, – продолжил Бовуар. – Стояли на деревенском лугу. Обвиняли Антона. Но ничего большего не планировалось. Они собирались простоять там несколько дней, напугать мойщика посуды до смерти и уехать.

– И что же случилось? – спросила Морин Корриво.

Подробности были нужны ей не просто как судье, ведущей дело. Речь шла и о ее карьере.

Утром ей позвонили из канцелярии премьер-министра и пригласили на встречу с ним в Квебек-Сити на следующей неделе. Разумеется, не для объявления благодарности за участие в этом деле.

И прежде чем пойти на встречу, ей требовалось выяснить, в чем именно она участвовала.

– Постойте, – сказала она. – Дайте я догадаюсь. Они не понимали, что Антон там не для того, чтобы мыть посуду. Он обосновался в Трех Соснах, чтобы контролировать движение наркотиков.

– Они даже не представляли, с кем имеют дело, – подтвердил Залмановиц.

– Они думали о самоубийстве друга. Ни о чем больше, – сказал Гамаш. – Частный детектив, которого они наняли, работал с перерывами в течение года и наконец нашел Антона в доме Антонио Руиса. Руис был другом его дядюшки. В честь его и назвали Антона.

– Этот Руис тоже имел отношение к организованной преступности? – спросила судья Корриво.

– В Европе. Он обосновался в Испании, – сказал Гамаш. – Но судам, кажется, не удается вынести ему приговор.

– Вот еще работа для кобрадора, – заметил Залмановиц.

– Я сделаю вид, что не слышала этого, – сказала судья Корриво. – Но разве детектив не знал о родственной связи Антона и Мамочки Баучера? Мне это кажется невероятным.

– Фамилия распространенная, – ответил Гамаш. – К тому же документы были слегка подделаны. Мы знали, что Квебекская полиция коррумпирована. Чиновники разных уровней в полиции, в правительстве получали взятки. Поэтому-то так и буксовали все наши попытки бороться с организованной преступностью.

– Преступность была организована лучше, – вставил Бовуар.

Корриво улыбнулась, потом посерьезнела:

– А откуда вы знали, что я не коррумпирована?

– Мы этого не знали. Откровенно говоря, нам приходилось исходить из предположения о поголовной коррумпированности.

Гамаш и судья разглядывали друг друга, и на мгновение в его глазах появилась жесткость.

– А прокурор? – спросила она, посмотрев на месье Залмановица.

– Наши расследования свидетельствовали о проникновении порчи и в прокуратуру.

– Вы собирали на меня досье? – спросил у него Залмановиц.

– Конечно. Прежде чем обратиться к вам, я должен был убедиться, что вы чисты.

И теперь, поняла Корриво, они подходили к главному. К центру, к сердцевине проблемы.

– Как и о чем вы, – она указала на того и на другого, – договорились?

– Мне требовалась помощь, – сказал Гамаш. – И я попросил главного прокурора о встрече.

– В Галифаксе, – уточнил Залмановиц.

Удивить Морин Корриво было не просто, но она удивилась:

– В Новой Шотландии?

– Да. Мы летели туда разными рейсами и встретились в какой-то забегаловке на берегу, – сказал Залмановиц. – Впрочем, они делают прекрасный пирог с лимонным безе.

– Правда? – спросила Корриво. – Это вам и запомнилось?

– Прекрасный был пирог, – ответил прокурор, чуть улыбаясь при виде ее раздражения. – Я никогда не симпатизировал месье Гамашу. Не в профессиональном плане. В личном.

– Наши чувства взаимны, – сказал Гамаш. – Я считал месье Залмановица самодовольным трусом.

– А я его – самоуверенным пнем. Désolé, – сказал он, обращаясь к мадам Гамаш.

– Но пирог вам обоим понравился, – заметила она.

– Вообще-то, пирог – это первое, на чем мы сошлись, – сказал Гамаш с улыбкой, которая грозила ему трещиной на незажившей губе. – Я поделился своими мыслями, рассказал, что мне необходимо и чего я хочу от него.

– И чего он хотел от вас? – спросила судья у прокурора.

– Я думаю, вы знаете, – сказал Залмановиц.

– А я думаю, вы знаете, что мне надо услышать это от вас.

– Месье Гамаш просил, чтобы я утаил важнейшее свидетельство, которое ставило под вопрос их расследование по картелю. Ему требовалось время и отвлекающий маневр. Чтобы Антон Баучер поверил: он свободен от всяких подозрений, а полиция под началом Гамаша некомпетентна.

Барри Залмановиц откинулся на спинку кресла и положил руки на мягкие подлокотники. Теперь он напоминал памятник Линкольну.

– И я согласился.

Вот оно. Только в отличие от Авраама Линкольна Залмановиц совершал самоубийство. И никто не стал бы ставить ему памятники за безупречную службу.