Девушка была поражена, ни боль, ни слабость больше не имели для неё никакого значения. Она поняла насколько была ничтожна раньше, а теперь, для этого ребёнка, в этот самый момент она была важнее всего на свете.

Азалия с горечью осознала, что никогда и никому не была нужна. Только этому сероволосому слабому ребёнку. Они, революционеры, Шрам, отняли у него будущее, его подругу, но он всё равно пытался спасти изуродованную, отвергнутую собственным женихом женщину. Знал ли он тогда, кого спасает? Знал ли врага всей аристократии и монархии? Своего врага! Революционера!

Ребенок спас ей жизнь. Он единственный, кто пытался это сделать – Даймонд Леруш.

У Шрам на глазах выступили слёзы. И с чего она решила, что Дай всегда будет нуждаться в ней, как в тот день. Она гналась за тем ускользнувшим чувством, лишь бы снова испытать его.

Она просто хотела быть кому-нибудь нужной. Хотела быть любимой.

Шрам прижалась к его окрепшей с того времени груди. Дай не отстранился, но женщина чувствовала его холод и неприязнь. И ей стало ещё больнее от осознания того, что прошлое осталось в прошлом, а он даже и не помнил, что спас её, вернул к жизни душу.

Сейчас он её ненавидел. Она убила его друзей. Она была не права.

Шрам проглотила подступивший ком и судорожно выдохнула Даю на ухо:

– Та девчонка знает, какой ты настоящий?

Дай мрачно промолчал, и блондинка расплылась в едкой ухмылке.

– Когда она узнает, без сомнений бросит и сбежит от тебя, – злорадно прошипела она. – Ты же убийца и псих! Уж я-то знаю, ведь мы похожи!

Шрам закашлялась, дрожащими пальцами стискивая его предплечья.

– Я проклинаю тебя! – выплюнула она вместе с кровью. – Никто и никогда не поймет тебя и не примет. Твои извращенные желания и чувства будут преследовать тебя и мучить. Ты никогда не обретёшь покоя! Никто не пожалеет тебя и не полюбит таким, какой ты есть. Ты убийца! Монстр! Ты потеряешь всех своих близких и навеки останешься один…

– Ты закончила? – равнодушно поинтересовался Дай. – Знаешь, Шрам, ты говоришь, что мы похожи, два убийцы, – он вонзил в неё кинжал по самую рукоять. Шрам охнула, кровь снова окропила его руки. – Но ты не убийца, – лишь жалкое подобие. Настоящий убийца должен быть готов к тому, что однажды кто-то также отнимет его жизнь, – прошептал он ей на ухо.

Глаза Шрам распахнулись в немом изумлении. Она хотела что-то сказать, но не могла даже вдохнуть: дикая боль пронзала лёгкие.

– Этим мы и отличаемся, – холодно усмехнулся Дай. – И спасибо. Благодаря тебе я понял: не став монстром, монстра не победишь.

Он сорвал с её колье чёрный камень и вырвал кинжал.

Шрам упала на мостовую. Тяжело и хрипло дыша, она тихо сказала:

– Я рада…что ты больше это не отрицаешь…

Взгляд Шрам потух и застыл, зубы были плотно сомкнуты, губы приоткрыты и в выражении всего лица читалась обида на Дая, на себя, на весь мир, прошлое и потерянное будущее. А ещё сожаление.

Она мертва.

Стало так тихо.

Удивительное спокойствие поглотило Дая. Он лениво взглянул на камень в своей руке. Чёрная «стекляшка» переливалась в свете кровавого месяца. Ему показалось, что артефакт гудел в его руке от напряжения. Даймонд почему-то ждал, что он окажется тёплым, даже горячим, но он был смертельно холодным.

Странно, но он не почувствовал радости от выполненного задания. Ему было всё равно. Возможно потому, что Дай несколько часов назад думал, что умрет, и этот камень показался ему так незначителен, по сравнению с этим.

И ради этой стекляшки он рисковал жизнью! Из-за неё умер Нуар, Шрам и многие другие виновные и невиновные люди. Свет знал, что так и будет? Знал, что будут жертвы, что Дай может погибнуть? Конечно, знал…. А может и не только знал, а ждал, что Даймонд – надоедливая ищейка – «случайно» умрет при выполнении долга.

Радовало только то, что ему обещали любое желание. Но из-за объявления о предателях, Дай должен держать камень у себя, значит, «приз» откладывается. Сколько ещё ему предстоит пережить, прежде чем он освободится.

Даймонд так крепко задумался, что совсем забыл, зачем пришёл.

«Лилит…она в беде».

Он нехотя выпустил из ладони камень в карман, устремил взгляд на входную дверь церкви и застыл.

Лилия ни капли не изменилась с того дня. Белый сарафан, плывущий по воздуху как дым, худые босые ноги, длинные гладкие волосы и алая ленточка, завязанная на голове ободком, шрамы на запястьях, которые он впервые увидел тогда, – всё осталось прежним. Даже милое лицо.

Дай вымучено улыбнулся. Теперь-то он вспомнил её. Красивую, изысканную куклу, издевающуюся над ним, но единственную, кто жалел его.

Лилия, точно продираясь сквозь толщу воды, уверенной поступью шла к нему.

Дай стоял на месте и даже не думал шевелиться. Он устал. Ему было тяжело стоять и хотелось лишь одного – покоя.

– Лия, – с трудом выдавил он, напрягая все силы, чтобы не упасть. – Вот ты и пришла за мной. Наверное, я уже сошёл с ума…

Молчаливая девочка с гладким, фарфоровым лицом обхватила своими тонкими, невесомыми пальцами его грязные, почерневшие от крови руки. Она стиснула в его ладони кинжал, что он всё ещё держал, и осторожно направила остриё ему в грудь.

– Скоро мы будем вместе, – нежно улыбнулся Дай, накрыв ладонью маленькие холодные ручки.

Аловатые губы Лилии даже не дрогнули. Она продолжила медленно, но верно давить на кинжал.

– Ты жаждешь отомстить мне за свою гибель, – пробормотал он, вглядываясь в её безразличное лицо. – Я знаю, что виноват. В тот день выжить должна была ты. Я трус, никчёмный слуга, не сумевший спасти свою принцессу. И до сих пор ничего не изменилось: я никого не спасаю, только отнимаю чужие жизни, – фиолетовое остриё кинжала неустанно приближалось к его груди. – А ещё посмел забыть о том, что случилось тогда, но кое-что я вспомнил в точности, – Дай внимательно посмотрел в стеклянные глаза девочки, не выражавшие эмоций. – Последние слова Лилии перед обвалом были: «Живи».

Дай разжал сведённые от напряжения пальцы, и кинжал со звоном повалился на булыжники.

– Настоящая Лилия никогда бы не пожелала мне смерти.

Призрак, иллюзия или просто подделка растаяла. И Дай был уверен, больше она не появится. На душе у него вдруг стало так легко, что он вдохнул полной грудью сырой ночной воздух.

Он больше не отрицал себя, свою суть, свои ошибки. Сегодня он расправился со Шрам, достал камень и избавился от груза прошлого. Но осталось ещё