Она со смехом взглянула на него, но Тот не засмеялся. Наоборот, он почувствовал, что краснеет от гнева.

— Вы всё время думаете, что я ребёнок, — сказал он. — Возможно. Но Туро — не ребёнок! Туро — закалённый командующий, ветеран, который тридцать лет служит на этом посту в Нубии, а до того участвовал в полудюжине кампаний. Такой человек знает, что говорит!

— Какая ерунда! Тот, пожалуйста, не спорь со мной из-за всяких пустяков. Я думаю о куда более важных вещах. И у меня совершенно нет времени для этих дурацких...

— Они не дурацкие! — воскликнул он. — Это не пустяки! И здесь я прав, а вы не правы!

— Тот! — Хатшепсут опустила костяную палочку и поднялась, повернувшись к нему.

Он сразу же почувствовал себя несчастным. Её голос сделался напряжённым — таким же, как утром в Зале приёмов, таким, каким казался всё последнее время, а на лице появилось выражение, которого он боялся больше всего. Даже мысль об ожидающих солдатах отступила на второй план перед пониманием того, что госпожа Шесу смотрит на него с холодной ненавистью.

— Я сожалею, — прошептал он.

— Не сомневаюсь в этом, — сказала она. Она вновь уселась на табурет перед туалетным столиком, повернувшись к нему спиной. — Было бы лучше, если бы ты сначала думал, а только потом говорил. — Её голос звучал спокойнее, но в нём слышались особые твёрдые нотки. — Было бы хорошо, если бы ты помнил, что я управляла Египтом с тех пор, когда ты ещё был младенцем, — и управляла хорошо. И что ты на самом деле ещё очень молод и неопытен.

— Я знаю, — несчастным голосом повторил он.

Он никогда не чувствовал себя более молодым, более неопытным, более неумелым. Он всего-навсего хотел указать ей на важность сообщения Туро. А в результате она вообще отказалась обратить на него внимание. Не оставалось ничего, кроме как уйти... вернуться к своим солдатам и сказать им... О боги! Что он скажет им?

Он задержался у двери сада, оглянулся на Хатшепсут, но та уже снова рассматривала отражение в зеркале, поглощённая своими мыслями.

Когда он вышел на свет, кто-то влетел в открытые ворота и поспешно пошёл по дорожке. Благородный Сенмут. При виде молодого фараона он резко остановился и отдал низкий поклон — даже ниже, чем требовалось, учитывая его высокое положение. Тот продолжал идти, пристально глядя на первого фаворита царицы. В поклоне Сенмута всегда угадывалось какое-то лёгкое искусное поддразнивание, всегда что-то мелькало в его глазах... и исчезало, прежде чем удавалось присмотреться. Тот не стал присматриваться. Он деревянным шагом прошёл мимо Сенмута в ворота на наружную дорожку, которая вела от дворца на юг, к поселениям придворных ремесленников. Когда позади хлопнула дверь, Тот услышал шаги Сенмута, быстро удалявшиеся к Покоям Царицы.

«Его она выслушает, всё, что он придумает!» — с горечью подумал Тот и сразу застыдился этой мысли. Разве госпожа Шесу хоть раз отказалась его выслушать — любезно, разве что чуть рассеянно, — когда он приходил, чтобы спокойно и вежливо обсудить с ней что-нибудь? Как он мог ожидать, что она будет его слушать, когда он ворвался к ней с бранью и обвинениями? Разве так он обещал себя вести, когда сказал ей после коронации, что хотел бы её слушаться и что он полностью ей доверял. «Я доверяю ей, — думал он. — И всегда буду». Но всё-таки, разве нынче он был не прав? Тот глубоко вздохнул, понимая, что потерял все шансы убедить её в этом. Он поглядел в сторону плаца... и медленно пошёл в обратную сторону. Ему следовало послать кого-нибудь сообщить людям... но всё же... Он не мог придумать, что же сказать; он не сможет перенести этого зрелища — как они в безделье слоняются вокруг казарм и ожидают его.

Три тысячи солдат... и ему от них никакого толку. Конечно, должно быть ещё двадцать тысяч; должны быть нерегулярные отряды по всему Египту, готовые в любой момент собраться в армию, ядро которой составил бы его отряд телохранителей. Так это сделали бы во времена его деда. Тогда вовсе не было недостатка в военачальниках. А теперь вся благородная молодёжь стремится к придворным должностям, а армии остаётся только торчать в Фивах и упражняться.

«Шесть недель, — пообещал себе Тот, пытаясь успокоить мысли. — Всего шесть недель. А до тех пор госпожа Шесу мой регент, и я должен повиноваться ей».

Сойдя с дорожки, он прошёл по травянистому газону и открыл ворота садика, примыкавшего к Большому двору.

Предвечернее яркое золотое солнце разрисовывало полосами лужайки и лежало на верхушках укрытых глубокими тенями стен, тут и там зажигая яркое пламя в пышных виноградных лозах. Тот медленно шёл по дорожке к беседке; камешки поскрипывали под его ногами. Вдруг из тени тамарискового дерева выскочил щенок с более золотыми, чем солнечный свет, спиной и боками, бело-кремовым брюхом, покрытой складками мордой и светящимися миндалевидными зелёными глазами и бросился к нему. Эго был Киаг — собака Майет, имя ему дал Тот в порыве ностальгических воспоминаний о старой собаке в Вавилоне. Тот остановился приласкать собаку, которая крутилась и тёрлась о его колени, издавая при этом странное радостное булькание — единственный звук, доступный этой породе, — и огляделся в поисках Майет. Она была здесь, в дальнем конце пруда, среди тростников. И чем же она занималась?

Вспомнив о непредсказуемой Майет, он, как обычно, пошёл по покатой лужайке. Как правило, если она оказывалась в саду, то мчалась к нему со всех ног, едва он открывал ворота. Сегодня она совершенно неподвижно сидела среди тростников, упёршись подбородком в обвитые руками колени, как маленькая бронзовая статуя, и явно забыв о его присутствии.

Он остановился в трёх шагах позади неё и, постояв некоторое время в замешательстве, спросил:

— Что ты делаешь?

— Смотрю на лягушонка, — тихо сказала она, не оборачиваясь. Теперь, когда Тот знал, что искать, он обнаружил крошечного лягушонка, сидевшего так же неподвижно, как и Майет, на листе лотоса около пальцев её ноги.

— А что он делает? Рассматривает тебя?

— Он обедает. Он поймал муху совсем недавно... так быстро, Тот! Я хочу увидеть, как он поймает ещё одну.

— А что насчёт твоего собственного обеда?

— Это важнее.

Тот стоял и, чуть заметно улыбаясь, рассматривал её, но при этом ощущал себя странно задетым. Майет всегда бежала навстречу, когда он открывал ворота. «Ну и что из этого? — думал он. — Она не одинока сегодня; я должен быть доволен этим». Но, как бы со стороны, услышал свои слова:

— Важнее, чем говорить со мной?

— Нет! — Она вскочила и повернулась к нему так быстро, что её тяжёлые чёрные волосы взлетели в воздух... Лягушонок с негромким плеском канул в пруд.

— Ну вот! Ты спугнула его, — сказал Тот.

Майет смотрела внимательно; её большие, чуть раскосые глаза на лице, похожем на мордочку котёнка, были серьёзны.

— Случилось что-нибудь плохое?

— Нет, всё в порядке, — улыбнулся Тот, пристыженный своей попыткой проверить её, но успокоенный реакцией. По крайней мере для этой юной девицы он действительно был солнцем и центром существования. Особенно после того, как в прошлом году умерла старая Иена. У Майет не было больше никого; Тот был единственным человеком, дававшим себе труд замечать её существование. Она спокойно переносила своё одиночество, тихо предавалась странным маленьким занятиям, покорно принимала услуги рабов, которых он дал ей, но не общалась ни с кем, кроме него.