На верхней площадке лестницы Джан останавливается, ослепленный бликами залитого солнцем моря. Оно мерцает, сияет и слепит. Джан испытывает восторг и ужас — он впервые так далеко и без родителей. Он планировал сесть на трамвай до Мармарай, потом перебраться под Босфором до станции метро Усюодар. Но он сам по себе в городе и далеко от дома, и ни один стамбульский мальчик никогда не мог устоять перед зовом моря. Джан скачет вниз к этой сверкающей воде между антикварных лавочек и кафешек, тротуар спускается вниз длинными ступенями, каждая по ширине как дом. На балконах яркими пятнами горят герани в глиняных горшках. Глициния обвивается вокруг железной решетки, сбрасывая ранние цветы. Тощая колченогая кошка перестает вылизываться и поднимает голову, изучая Джана, но не находит его достаточно необычным. Джана атакуют запахи: кофе, мята, мастика, ржавый металл, уголь и мебельная полироль. Лимон и дизель. Резкий запах газа, кислый запах гниющих фруктов. И соленый запах моря, глубокий и явственный.

Лестница выводит Джана на проспект Чираган. Он знает это место. Вот мечеть Синанпаша, там остановка трамвая прямо посреди улицы, а вон там, у дворца Долмабахче, проходит проспект Неджатибей, где Крыса по велению Джана уворачивалась от шин грузовиков и колес трамвая, похожих на гильотину, в погоне за белым фургончиком, в котором увезли Недждета. Но это было на экране. В двух измерениях. Совсем другое дело, когда ты чувствуешь потоки воздуха и грохот проходящего трамвая, видишь, как чайки кружат над минаретами Синанпаши, вдыхаешь маслянистый запах воды у причалов на набережной. Это не игра. Джан переходит дорогу и идет по тропинке к морю, засунув большие пальцы под лямки рюкзака. Все вокруг видят, что он тут не просто так. Возле маленького садика на Джезайир он вытаскивает карту, чтобы посмотреть, как ходят паромы. Вполне посильная работа. Можно и так. Хороший детектив должен быть гибким, иметь информацию буквально на кончиках пальцев и быстро соображать.

— Один билет, пожалуйста, — говорит Джан кассиру, в глубине души надеясь, что кассир поинтересуется, зачем девятилетнему мальчику один билет до Усюодара, зачем ему вообще бумажный билет, за который он платит бумажными деньгами, почему бы не воспользоваться цептепом, и что это за штуковина вокруг его запястья, змея? Но кассир просто протягивает билет и сдачу. Джан поднимается на палубу.

Раздается лязг металла, когда машины и грузовики въезжают по трапу, стучат двигатели, грохочут гребные винты, но до Джана все это доходит в виде шепота и шорохов. Джан поднимается на самую верхнюю палубу, теперь выше него только флаги Турции и Евросоюза. Паром увозит его на Босфор. Прохладный ветер обдувает лицо, это первая прохлада за долгое время. Джан перевешивается через поручень. Он теперь не маленький детектив, а командующий паромом, который перестал быть паромом, превратившись в десантное судно, собирающееся штурмовать азиатский берег. Паром покачивается на волнах между убийственными скалами движущегося металла, пересекает кильватер от чудовищного газовоза, на борту которого красуется кириллица, и каждая буква размером с автомобиль. Теперь паром проворно ныряет под носом контейнеровоза, переходной мостик виднеется над ярусами контейнеров. Цветные прямоугольники словно конструктор «Лего». Этот корабль Джан знает. Он уже видел раньше эту мозаику из контейнеров, цветную стену, двигающуюся мимо окна дорогой частной клиники, где ему сделали беруши. Это тот самый корабль, что увез все звуки мира. Джан всегда знал, что в один прекрасный день он вернется. Джан пулей мчится к боковым поручням и смотрит, задрав голову, на огромную глыбу неспешно двигающегося металла. Он медленно вытаскивает беруши из ушей. Вздрагивает, когда беруши поддаются и выскакивают. На них полно ушной серы, грязи и чешуек кожи. Беруши вытащены, и теперь в его уши врываются звуки мира. Такое ощущение, словно бы каждый из контейнеров, которые в десять рядов составлены на палубе огромного корабля, открывается, высвобождая запертые внутри звуки. Чайки кричат пронзительно и резко, и их крики ассоциируются с летним утром. Флаги трепещут и хлопают над головой, и этот звук доставляет особое удовольствие. Моторы: дизельный металлический бит парома поверх более глухой, скорее ощутимой, чем слышимой, пульсации контейнеровоза. Вода. Он слышит воду. Звук шагов на металлической лестнице, радио потрескивает за ним на мосту, девчонки болтают рядом на палубе, за спиной, в тени тента, раздаются мужские голоса. У звуков есть места. Джан поднимает голову, не понимая, как он догадался это сделать, чтобы найти источник жужжания в небе, — это самолет снижается над Мраморным морем. Еле слышные звуки, почти не различимые звуки. Шепот из чьих-то наушников по соседству, ветер, играющий проводами на радиомачте. Джан медленно поворачивается, идентифицируя и находя место каждого из звуков, а потом смотрит на маленькие беруши, покрытые ушной серой, на своей ладони и выбрасывает их далеко-далеко в след от удаляющегося контейнеровоза.

Паром проплывает мимо Кыз Кулеси, Девичьей башни, на крошечном островке. Теперь Джан слышит Азию. Это машины и аварийные сирены. Паром переключает мотор на реверс с ужасным грохотом, поднимая кучу брызг. Трап спускается с лязгом — новым звуком в копилке Джана. Одна за другой заводятся машины. Эхо разносится по металлической палубе. Мимо него проходят пассажиры, и Джан может различить каждый из голосов, пока люди роятся на металлических ступеньках. Они все разные. Все голоса разные. Мир — это звук.

Джан топчется на бетонном пандусе. Все звуки, которые существовали отдельно друг от друга, слились, превратившись в пугающую стену. Все такое огромное, шумное и близкое. Он не понимает, как вычленять из этого информацию. Грудь сжимает. Дыхание становится поверхностным. Он выкинул беруши. Зачем он это сделал? Грудь сжимает сильнее. Но что это? Действительно больное сердце или же то, что ему всегда говорили о его сердце и во что все верили столько, сколько он жил? Факт и вера в него — большая разница. Может, то, во что все верили, уже неправда. Он поправился. Люди же поправляются. Когда он в последнее время бывал у врачей, аппараты подключали к берушам, а не к груди. Джан садится на промасленные камни около терминала и закрывает глаза. Он сосредотачивается на звуках, втягивает их внутрь, в грудную клетку. Он прислушивается к собственному телу. Улавливает этот звук, сначала кажущийся тихим и еле слышным, но потом, стоит ухватить ритм, оказывающийся основанием всего. Его сердцебиение. Хорошее, ровное, сильное. Никаких щелчков, никаких шумов. Эта одышка, тяжесть в груди — что, если они возникли от ощущения новизны, громкости, сопричастности с чем-то интересным, восторга? А что, если так и ощущаешь приключения? Джан перестает думать о сердцебиении и открывает глаза. Вот он, огромный корабль звуков, плывет к мосту, а все звуки мира все так же выплескиваются из контейнеров. А это Азия, другой континент, но все еще Стамбул, его родной город. Джан достает карту. Чтобы попасть на станцию, надо пересечь три широких дороги. Это простая задача для маленького детектива.

Станция Мармарай — это бетонная дыра, выдолбленная прямо в горной породе, глине и иле Усюодара. Джан спускается по множеству туннелей вместе с толпой людей, зажав в кулаке билет. Было очень волнующе услышать собственный голос, когда он просил один билет до Кайишдаги, и голос кассира, когда тот назвал цену. Шумы отличаются друг от друга. Жужжание эскалатора, пощелкивание плохо закрепленного поручня. Механические голоса вдали объявляют поезда. Внизу прохладно, воздух пахнет электричеством, бетоном и стариной. Тут глубокие туннели. Звуки разносятся далеко, странным образом искажаясь, слова прилипают к стенам, некоторые шаги звучат как пистолетные выстрелы, другие тихо шелестят, как дождь. Прибытие поезда самое потрясающее, что Джан когда-либо слышал. Сначала он гудит вдали, словно динозавр шумит в глубоком туннеле, а потом звук превращается в глухой рокот. Горячий воздух обдувает лицо Джана. Свет появляется в темноте, а затем на него внезапно летит поезд, громыхают вагоны и лязгают тормоза. Над головой разносятся объявления. Осторожно то, аккуратно се. Джан входит в вагон. Двери с шипением закрываются. Внезапное ускорение отбрасывает его на сиденье. Он прислушивается к вою моторов. А тонкий механический голос объявляет следующую станцию.