выше поднимаешься на нее, тем прекраснее вид, а на вершине находится монастырь, где Вацлав побывал с Костровским и X. без меня, потому что нас, женщин, туда не допускают. Когда мы ели ленч в маленькой гостинице, Костровский заказал вегетарианские кушанья и упрекнул Вацлава за то, что тот заказал мясо. Но Вацлав сказал: «Я одобряю идею вегетарианства, но, к сожалению, не могу проводить ее в жизнь: пока я танцую, мне нужна сытная пища». — «Тогда перестаньте танцевать», — ответил Костровский.

Вечер того дня мы провели с герцогиней X., которая к тому времени отчаянно хотела стать любовницей Вацлава. Мне никогда не приходило в голову ревновать, и я даже была почти довольна, когда Вацлав однажды ночью вернулся позже, чем обычно. Но на него это смелое приключение подействовало иначе, чем я ожидала: он был мрачен и чистосердечно сказал мне: «Фамка, я жалею о том, что сделал. Это было нечестно по отношению к ней, потому что я не люблю ее, и дополнительный опыт, который ты, может быть, хотела, чтобы я приобрел, недостоин нас».

Однажды Дягилев, когда мы сидели с ним за ленчем, начал говорить о нашей поездке по Южной Америке, но Вацлав сказал: «Я не уверен, что поеду, Сергей Павлович. Мне нужен отдых, и мне не нравится расставаться с моим ребенком во время войны. А с художественной точки зрения южноамериканская поездка не будет творческой».

Дягилев с застывшей улыбкой на лице ответил: «Но ты должен ехать: ты заключил контракт».

«Как это — должен? У меня нет контракта», — сказал Вацлав.

«Ты прислал мне из Америки телеграмму, что в принципе согласен. Это контракт».

«Но я также написал в телеграмме, что мы обсудим этот вопрос в Испании».

«Это не меняет дела. В этой стране телеграмма обязывающий контракт. — Тут С. П. засмеялся: — Я заставлю тебя поехать».

Во второй половине того же дня Вацлав уведомил Сергея Павловича, что, поскольку контракта не существует, он больше не будет участвовать в спектаклях Русского балета, и мы направились на вокзал. Но когда мы садились в мадридский экспресс, два человека дотронулись до руки Вацлава: «Господин и госпожа Нижинские, пожалуйста, следуйте за нами. Вы арестованы»

«Чьей властью?» — осмелилась спросить я.

«Властью его превосходительства маркиза 3., губернатора Каталонии, от имени короля».

Нас отвели в полицейский участок и там с помощью нескольких переводчиков нам объяснили, что нас арестовали по жалобе Дягилева за то, что Вацлав разорвал с ним контракт. И если сегодня вечером Вацлав не будет танцевать, его посадят в тюрьму. Вацлав был бледен, но держался твердо: «Отлично, сажайте меня туда! У меня нет контракта. В любом случае, сейчас я не могу танцевать: я слишком расстроен». И он сел.

«Господин Нижинский, пожалуйста, пообещайте танцевать, и тогда мне не придется заключать вас в тюрьму».

«Нет, я не буду, я не могу».

«Покажите нам контракт, который есть у Дягилева, как он утверждает, и тогда Нижинский будет танцевать, — сказала я. — В любом случае, вы не имеете права арестовать меня: я гражданка России и не работаю в Русском балете. Если вы сейчас же не отпустите меня, я сейчас же пожалуюсь в посольство».

Префект почувствовал себя не слишком уютно, но отпустил меня, хотя и с очень большой неохотой. Сопровождаемая сзади сыщиком, я бросилась к телефону, позвонила в Мадрид герцогу Дуркалю, а он сообщил мадридским властям о том, что произошло. Меньше чем через час из Мадрида пришел приказ немедленно отпустить нас, и сеньор Камбо, выдающийся испанский адвокат, приехал, чтобы защищать нас в дягилевском деле.

Теперь барселонские власти поняли, что совершили огромный промах, и стали рассыпаться в извинениях. Ждать подходящий поезд было уже поздно, поэтому мы вернулись в гостиницу. Там нас ждали Дробецкий и директор-испанец. Директор сразу закричал: «Публика разочарована, зрители сдают назад билеты сотнями. Они хотят видеть, как танцуете именно вы. Я разорен, потому что должен заплатить Дягилеву, что бы ни случилось, а теперь я не заработал ни песо. И прошлый сезон тоже был у меня неудачный».

Вацлав пожалел его: «Ради вас я сегодня буду танцевать. Пожалуйста, скажите публике, почему я опоздал».

На следующий день Камбо обсудил с нами эту ситуацию. Испания была единственной страной, в которой телеграмма была обязывающим контрактом, поэтому Вацлав был обязан ехать в Южную Америку. Теперь он очень жалел о том, что не прислушался внимательней к хитрому совету Лоуренса Стейнхарта и не показал ему черновик телеграммы, который был написан Костровским и X. Но Камбо заверил нас, что Дягилев должен будет предоставить Вацлаву те условия, которые он попросит. Поэтому он составил договор, в котором было сказано, что Вацлав желает поехать в Южную Америку и что его заработная плата будет такой же, как в США, и будет выплачиваться ему в золотых долларах за час до поднятия занавеса перед каждым спектаклем. Я настояла на этом условии, потому что не хотела потом судебных процессов. Если это положение не будет выполнено, договор теряет силу. Такую статью договора придумала Фанни Эльслер после того, как ее много раз обманули нечестные импресарио. Вацлав соглашался выступать во всех ролях, первым исполнителем которых он был. Неустойка в случае разрыва договора была двадцать тысяч долларов. Я и Камбо пошли с этим договором к Дягилеву.

Он принял нас в своей гостиной и вел свою обычную тактику — сидел спиной к окну и давал говорить другим, а сам слушал. Контракт был составлен так умно, что в нем выполнялись все дягилевские условия, но не было никакой возможности для хитростей и уловок по отношению к Вацлаву. Когда Дягилев ставил свою подпись под контрактом, мои мысли вернулись к нашей встрече много лет назад в гостинице «Бристоль». Какая огромная разница была между тогдашней ситуацией и теперешней и все-таки до чего они были похожи!

Вскоре после этого к нам явился с визитом губернатор в парадном мундире и белых перчатках и с огромным букетом. Он пришел извиниться за арест, из-за которого, похоже, очень сильно волновался, и попросил Вацлава замолвить за него слово при дворе, то есть сказать, что его не следует упрекать за этот случай.

После этого мы на несколько дней вернулись в Мадрид и оттуда отправили Киру в Лозанну.

Дягилев, его шестнадцать танцовщиков и танцовщиц и Масин уехали в Италию, а в середине июля мы вместе с труппой отправились в Южную Америку. На этот раз труппа была в руках Григорьева. Вацлав, похоже, был измотан волнениями последних дней и особенно дягилевским ударом,