— Да обоз, вишь, разбили с Теплынь-озера, — нехотя и соврал, и не соврал боярин. — Возчиков побили чуть не до смерти… Как теперь с них пошлину брать прикажешь?..

— Чуть… — повторил напевно князюшка и горестно покивал. — Худо… Худо, что чуть… До смерти надо было, а не чуть… — Выпрямился, полыхнул очами. — Теплынцы!.. — Зычный голос его возрос, отдался во всех уголках двора. — Был я сейчас у царя-батюшки… Плох, плох батюшка наш, совсем плох… Как понурая лошадка: куда за повод поведут, туда и идет… А только указ этот, теплынцы, он не писал!..

Все так и ахнули. Подались бородами к князюшке, выкатили зенки.

— Кто написал, спрашиваете? Отвечу… — Голос Столпосвята сошел на рокочущие низы и смолк. Двор — как вымер. Одни лошадки переминались да фыркали. Князь же, словно забыв о застывших в ожидании подданных, вновь погрузился в думу. Потом очнулся и выговорил брезгливо: — Брат мой Всеволок с боярами со своими — вот кто!

Будь вокруг больше народу, взревели бы, конечно, погромче, пояростней. И все равно лошадки шарахнулись.

— Это как же?..

— Помимо царя?..

— Да отродясь такого не бывало!..

Князь поднял руку, ожег гневным взором. Вновь замерло все во дворе.

— Так ведь царь-то… — молвил он со слезой. — Слепенький батюшка-то наш! Старенький… А Всеволок возьми да и подсунь ему грамоту на подпись!..

— Так ты бы объяснил ему, милостивец!.. — жалостно вскричал кто-то из храбров.

— Объяснял, теплынцы, объяснял… Да только царь теперь — что дите малое. Ножками топочет, чуть не плачет… Сами, говорит, разбирайтесь со своим Всеволоком, коли братья… — Князь приостановился, потом возвысил голос: — Вооружаться пора, теплынцы! Ведомо стало, что брат мой сволочан своих собирает, хочет по льду речку Сволочь перейти… А? Что, теплынцы? Постоим за Вытеклу, за Теплынь-озеро, за князя со княгинею?..

Храбры уж и рты отворили, да клич поперек глотки стал. Жуть проняла: сто лет не воевали — и на тебе!.. Да и с кем воевать-то? Со своими?.. Что теплынец, что сволочанин — все берендей..

— Сомневаетесь? — грянул Столпосвят, но опять же не грозно, а скорее понимающе. — Зря-а… Ох, зря, теплынцы!.. Думаете, не проживем без сволочан? Еще как проживем!.. Хлебушка можно и у греков прикупить, а вот как они-то без берендеек наших резных взвоют! Без золы с Теплынь-озера!.. Отвернется от них ясно солнышко, как пить дать отвернется!.. Постоим, что ли?

— Постоим, княже! — отчаянно крикнул Докука. Уж больно не хотелось ему быть высеченным.

Пусть не в един голос, но клич подхватили.

— Вот… — прочувствованно молвил князь, неспешно подойдя к Докуке и возложив длань на непоротое плечо. — А ты говоришь, боярин, драть… Не драть таких надо, а в битву слать. За князя да за отечество…

Ранним утречком нечетного дня известный своим стяжательством князь Всеволок пересек по мокрому льду порубежную речку Сволочь и опрометчиво влез со всею ратью в глубокий снежный уброд. Низкорослые лошади проваливались местами по брюхо, да и ратники тоже. Пригревало второй день — вот-вот заиграют овражки. Сзади по льду гуляла, морщась, перегоняемая ветром вода, а слева зеленела молодой травкой прямая широкая полоса чистой земли, рассекавшая снежную равнину и вонзавшаяся вдали в самый что ни на есть небостык. Ярилина Дорога.

С той ее стороны, то есть со стороны Мизгирь-озера и развалин мертвого города Сволочь-на-Сволочи, валила рать теплынского князя Столпосвята. В первых рядах ополчения шли угрюмые Кудыка с Докукой.

— Уж лучше бы выпороли тогда, — ворчал Кудыка, перекладывая на другое плечо тяжелое копье-рогатину. — Угораздило ж тебя наперед выскочить!.. При князе-то!.. Постоим-постоим… Вот и стой теперь!

— Сам-то больно хорош! — огрызался Докука. — Придумал, что сказать! «Никого там нету…» Как она еще в окошко не сиганула!..

— А что мне было говорить-то? Что ты там в одних портках стоишь, зубами клацаешь?..

Но тут и у них под ногами разверзлись хляби, и теплынская рать подобно своим супостатам с бранью забарахталась в мокром снегу. Князь Столпосвят привстал на стременах и, оглядевшись тревожно, повернулся к старенькому воеводе Полкану, еще с младых ногтей прозванному Удатым. То ли за удаль, то ли за что другое — теперь уж и не разберешь. Может, и не стоило ставить в челе войска столь дряхлого полководца, но берендеи и впрямь не воевали вот уже без малого сто лет, а Полкан — тот хотя бы что-то помнил…

— Не пора ли, воевода, на сухо выбираться?.. — И князь повел кольчужной рукавицей в сторону приветливо зеленеющей Ярилиной Дороги.

Полкан по ветхости своей на стременах приподняться не смог. Вытянул жилистую шеенку и подслеповато прищурился, сильно обеспокоив этим обоих отроков, приставленных следить, чтобы старичок с седла ненароком не грянулся.

— Нельзя туда, княже, — испуганно прошамкал воевода. — Запретная земля, заповедная…

— Запретная, говоришь?.. — Князюшка усмехнулся, с лукавой удалью покосился из-под мохнатой брови. — А кто запрещал? Волхвы?.. Много они нам, мно-ого чего поназапрещали, волхвы-то… — Приосанился, оглядел рать и пророкотал с мягкий укоризной в голосе: — Теплынцам на теплынскую землю уж и ступить не велят… А что, дружинушка хоробрая? Погуляем по травушке?

— Га-а!.. — нестройно, но одобрительно грянули в ответ храбры, уставшие уже месить мокрый снег.

И рать помаленьку-понемногу принялась выбираться на твердую землю: сперва княжья дружина, а за нею уж и ополчение. Кое-кто, понятно, заробел, но на таких прикрикнули, высмеяли их, а кого и коленом подтолкнули.

К полудню, а может быть, и ранее, оба воинства выстроились в расстоянии перекликадруг против друга, дважды перегородив червлеными щитами Ярилину Дорогу. Теплынцев было значительно больше, однако рать их на три четверти состояла из воинов вроде Кудыки с Докукой, тогда как князь сволочанский Всеволок вывел во чисто поле почти одних только храбров.

— Трудно будет, — бормотал озабоченно Кудыка, приглядываясь к супротивникам. — Ишь, в кольчугах все, в зерцалах… И солнышко им в спину… Да и клич у них способнее…

— Это чем же? — не понял Докука.

— Ну, как… Мы-то будем кричать: «Теплынь! Теплынь!..» А они-то: «Сволочь! Сволочь!..» Конечно, так-то рубиться сподручнее…

Теплынский князь Столпосвят обозрел криво выстроенную рать и с досадой повернулся к Полкану.

— Что ж ты, воевода… — упрекнул вполголоса. — Попрямее их поставить не мог?..

— Ништо, княже, — беспечно отвечал ему видавший виды Полкан. — Кривы дрова, да прямо горят!..

Светлое и тресветлое наше солнышко тем временем перевалило полдень, лишив сволочан, одного из преимуществ. По обычаю, прежде чем сойтись в сече, принялись задирать друг друга, поддразнивать. Начал, понятно, Шумок.