Орлан так засветился синеватым лицом, что все вокруг озарилось, а Гиг оглушительно загрохотал костями.

– Вы слишком многого ждете от слепого случая, капитан Осима, – сказал Орлан, и даже бесстрастность голоса не скрыла иронии. – Обычно счастливые случайности требуют тщательной подготовки.

В заключение я попросил Гига больше не зашифровывать невидимок. Не знаю, как другим, а мне действовало на нервы, что надо мной носятся незримые существа, пусть даже дружественные.

Неожиданно Гиг обрадовался:

– Такой приказ нам по душе! Если бы вы знали, ребята, как тяжела служба невидимости. К тому же и генераторы кривизны ослабели, и нам грозит позорная участь превратиться в туманные силуэты из добротных невидимок. А если учесть, что и гравитаторы на издыхании, то можешь вообразить, Эли, этот кошмар; невидимка перестал бы реять и толкался бы среди головоглазов и пегасов, ангелов и людей, как простое тело, его пинали бы ногами, задевали плечом!.. Ужас, я тебе скажу, Эли!

Я поинтересовался, не оскорбляет ли невидимок перспектива превратиться в вещественные тела в оптическом пространстве.

– Что ты, адмирал! Невидимость – наша военная форма. И если мы ее носим плохо, страдает наша воинская честь. Когда мы становимся видимыми, мы как будто снимаем броню: и удобно, и не надо следить, чтоб к ней относились с уважением.

Ромеро потом сказал, что в древности люди тоже применяли бронирование доспехами и оно тоже делало тело воина невидимым, хотя оптически сама броня оставалась на виду.

Разумеется, оптическая невидимость – штука более совершенная, чем бронирование доспехами. И старинные рыцари, как и нынешние невидимки, предпочитали ходить без брони, они называли это «носить штатское». Но если приходилось напяливать доспехи, рыцари заботились уже не столько о собственной безопасности, сколько о том, чтоб внушить уважение к своей военной форме. И называлось это так: «защищать честь мундира».

Пленные головоглазы светили тускло, все остальное пропадало в черном небытии. Было лишь то, что рядом.

Я не знал, куда исчез Орлан, где Гиг, где разместились перешедшие на нашу сторону невидимки. Петри вскоре ушел, за ним исчезли Камагин и Осима. Тяжело махая крыльями – ему обязательно надо было пролететь над всем лагерем, – умчался к своим, на далекий шум голосов и перьев, Труб. Мы сидели кучкой на свинцовом пригорочке, Мери и мои друзья по Гималайской школе – Ромеро, Лусин, Андре. Андре попросил:

– Расскажите об Олеге и Жанне, друзья. – И добавил: – Вам покажется удивительным, но сходил с ума я не сразу, а стадийно. Сперва пропал внешний мир и память о Земле, потом стиралось окружающее. Долго держались Жанна и Олег. И последний образ, который сохранял мой мозг, погасая, был ты, Эли. По-моему, ты не заслуживаешь такой привилегии.

– По-моему, тоже. – Меня обрадовало, что вместе с разумом к Андре возвратилась его милая дружеская резкость. – Вероятно, это оттого, что я был последним, кого ты видел.

– Возможно. Начинайте же!

От семейных дел мы перешли к событиям на Земле и в космосе. Я описал сражение в Плеядах, первую экспедицию в Персей, работы на Станции Волн Пространства. Ромеро поделился воспоминаниями о спорах с Верой и о дискуссиях на Земле, с иронией отозвался о своем поражении, обрисовал размах перестроек в окрестностях Солнца.

– Вы не узнаете нашей звездной родины, дорогой Андре. Плутон вас потрясет, ручаюсь!

– Меня потрясает Эли! – воскликнул Андре. – Я помню тебя талантливым зубоскалом, ты был горазд на вздорные выходки, но не на ослепительные мысли и глубокие открытия. А встретил адмиралом Большого Галактического флота… И за твоей спиной исследование волн пространства.

– Приходилось заменять тебя, а это было непросто. А потом я, естественно, превратил необходимость в добродетель.

– Нет, и подумать странно: ты – мой верховный начальник! Придется привыкать, не сердись, если сразу не получится.

– Привыкай, привыкай! Другим было не легче твоего.

Мери вдруг запальчиво вмешалась в разговор:

– Сколько я помню Эли, он чаще краснел, чем иронизировал. А если случались вздорные выходки, вроде прогулок наперегонки с молниями, то их было немного. Мне даже досадно было, что Эли такой серьезный, я предпочла бы мужа полегкомысленней.

– Вы просто не учились с Эли в Гималайской школе, – отозвался Андре. – К тому же он в вас влюбился, – вероятно, такая встряска подействовала на него к лучшему. Серьезный, властно командующий Эли – поверьте, это звучит очередной шуткой!

Ромеро обратился к Андре:

– Милый друг, многие, в том числе, со стыдом признаюсь, и я, считали вас мертвым, ибо… ну что ж, раз ошиблись, надо каяться, – ибо не было похоже, чтоб разрушители знали человеческие тайны. Мне казалось невероятным, что такие злодеи не сумели у вас, живого, выпытать все, что вы знали. Но вам посчастливилось, если можно назвать счастьем такой печальный факт, как умопомешательство… Об этом выходе никто из нас не подумал.

– Я сам изобрел его! Я свел себя с ума сознательно и методично. Сейчас расскажу, как это происходило.

Он с ужасом ожидал пыток. Смерть была бы куда лучше, но он понимал, что за ним наблюдают, старинные способы самоумерщвления – ножи, петля, отказ от пищи, перегрызенные вены, – весь этот примитив здесь не действовал. И тогда он решил вывести из строя свой мозг.

– Нет, не разбить голову, а перепутать связи в мозгу, так сказать – перемонтироваться. Конечно, мозг – конструкция многообразная, нарушение его схемы на каком-то участке еще не вызывает общей потери сознания, но все-таки вариантов неразберихи несравненно больше, чем схем сознания, и на этом я построил свой план.

– Так появился серенький козлик?

– Именно так, Эли. Я выбрал козлика еще и потому, что разрушители наверняка не видели этого животного и понятия не имели о сказочке со старухой и волком. А я думал о козлике наяву и во сне, видел только его… Что бы ни происходило, на еду, на угрозы, на страх, на разговоры – на все я отвечал одной мыслью, одной картиной: козлик, серенький козлик… Я перевел весь мозг на козлика! И мало-помалу существо с рогами и копытцами угнездилось в каждой мозговой клетке, отменило все иные картины, кроме себя, всякую иную информацию, кроме того, что оно – серенький козлик. Я провалился в умственную пустоту, из которой вывели меня уже вы!

– Как ты мучился, Андре! – прошептал Лусин. В голосе его слышались слезы. – Такие страдания!..

– Какая сила воли, Андре! – сказал Ромеро. – Что вы изобретательны, мы знали, но, признаюсь, не ожидал, что вы способны так воздействовать на себя!

Я задумался. Андре сказал с упреком:

– Ты не слушаешь нас, Эли!

– Прости. Я размышлял об одной трудной проблеме.

– Какой проблеме?

– Видишь ли, у нас выведена из строя МУМ. И вывели ее примерно твоим способом – перепутали схемы внутренних связей.