И не дышал.

Медленно, осторожно, ухватившись за край пульта, я поднялся на ноги.

— Эдамс, — не то позвал, не то просто произнес Куцко, в его голосе была смесь шока и недоверия.

Я кивнул, это имя болью отдалось в моем разуме.

— Я знаю. Он перестал дышать — я даже не заметил, когда это произошло. — Я заставил себя посмотреть на него.

Конечно, он был мёртв. Об этом говорил его пустой взгляд — полная неподвижность тела и глаз. Снова я был в своих мыслях на «Вожаке» и наблюдал за тем человеком, которого убил на моих глазах Айкман. Мне не раз приходилось наблюдать, как много переняли за время контактов с гремучниками Эдамс и Загора, и сейчас впервые за все это время убеждался в том, что позаимствованное осталось, в то время как человеческое… исчезло. Это было одновременно жуткое и странное зрелище. Меня даже замутило.

И ещё мне хотелось расплакаться.

— Ты как? В порядке? — тихо осведомился Куцко.

— Нормально, — ответил я. — А ты?

— И я нормально. — В его голосе слышалось огорчение. Его готовность пожертвовать собой утратила всякий смысл, что всерьез могло огорчить этого человека. И еще раз ему пришлось сокрушаться о том, насколько ограниченными были его возможности как охранника.

— А что теперь? Домой?

Я смахнул слезы с ресниц. Ведь это я надоумил Эдамса отправиться в эту поездку, а не кто-нибудь иной. Это был мой план, мои амбиции, мои ошибки. А расплатился за них он.

— Остаёмся, — со вздохом ответил я Куцко. — Гремучник, если ты еще слышишь меня, пожалуйста, давай продолжим начатое. Перенеси нас в направлении Солитэра на три-четыре минуты.

Последовал момент колебаний, сейчас, когда Эдамс был мёртв, выполнение команд осуществлялось не столь быстро. Может быть, правда, гремучнику требовалось время, чтобы оправиться от потрясения, от шока, вызванного нашим решением, несмотря ни на что, продолжить начатое.

Шок, а может быть, разочарование?

Повернувшись к Куцко, я прочел в его глазах немой вопрос.

— Мы обязаны продолжить, — заявил я. — Иначе эта жертва окажется напрасной.

Он отвел глаза: его вопрос стал его же собственным обвинением. Смахнув со щеки слезу, я занялся передатчиком.

Через несколько секунд исчезла гравитация, а я все еще не смог покончить с настройкой, и по истечении трех с половиной минут после того, как зажглась красная сигнальная лампочка, гремучник привел нас, используя тело Эдамса — я никак не решался назвать его зомби — на траекторию Мьолнира. На меня издали смотрел Куцко, и в его чувствах постепенно нарастало горькое разочарование моими неудачными попытками завершить то, что он принимал за серьезную подготовку к переговорам с пришельцами.

— Думаю, нужно попытаться еще раз, — объявил я. — Если ты еще раз нас перекинешь, гремучник?..

Моя фраза так и осталась недосказанной, когда в очередной раз раздался щелчок прерывателей, и мы снова оказались в невесомости. Облизнув пересохшие от волнения губы, я снова стал заниматься передатчиком.

И вдруг безжизненное тело Эдамса поднялось с кресла первого пилота, и его мертвое лицо повернулось ко мне.

— Бенедар, ты… — прошептал он.

Меня чуть не парализовало от звука его голоса. В нем не было ничего даже отдаленно человеческого, несмотря на то, что эти звуки формировались в гортани человека, если судить об этом в строго физиологическом смысле.

Но, вероятно, когда душа Эдамса покинула его тело, вместе с нею ушли и все присущие человеку элементы, а то, что мы теперь слышали, было именно голосом самого гремучника, который доселе был недоступен нашим ушам.

— Да, гремучник, я слушаю тебя… — едва смог вымолвить я.

Мёртвые пустые глаза, лишенные даже подобия эмоций, уставились на меня.

— Предатель, — прошипел гремучник. — Ты обречен умереть.

И, неуклюже двигаясь в невесомости, он стал приближаться ко мне.

— Не стрелять! — как безумный, заорал я, выставив ладонь в отчаянной попытке защитить себя и гремучника и остановить Куцко. Я видел, как его побелевшие пальцы сжимали игломет — никогда еще за все восемь лет мне не приходилось видеть этого человека в таком состоянии, но ни в чём не мог его обвинить.

— Не стреляй, — повторил я, изо всех сил стараясь подавить собственный страх. — Ты что, задумал его убить?

Ответом было шипение сквозь сжатые в гневе зубы.

— Понимаю тебя. Но всё же, опомнись, я всё улажу.

— Ладно, — выдохнул он. — Скажи только, что ты собираешься улаживать?

Преодолев ужас и отвращение, я приблизился к мёртвому Эдамсу. — Не хочешь рассказать, гремучник? Или мне это сделать?

— Ты обманул нас, ты лгал нам, — снова раздался загробный шипящий шепот. Тело его пошевелилось в опасной близости от меня, и я инстинктивно попятился. — Ты предал нас. Ты обречён.

— О каком предательстве вы говорите? — спросил я. — Разве я не сделал все, что обещал?

Гремучник проигнорировал вопрос, впрочем, иного я от него и не ожидал. Ни логика, ни какие-то серьёзные аргументы не могли остановить его в данную минуту.

— Ты умрешь, — повторил он.

Сжав зубы, я пытался разобраться в вихре охвативших меня эмоций: битва завершилась, и я её выиграл. Именно злоба, охватившая гремучника, наилучшим образом подтверждала, что победа была за мной, и теперь вся космическая усталость последней недели вдруг разом обрушилась на меня. В какой-то момент мне стало совершенно безразлично, убьёт меня гремучник или нет. Но если бы он убил меня, то следом наступила бы очередь Куцко. Так что мне ничего не оставалось, как держаться до конца.

— Разве то, как я поступал, ухудшило ваше положение? — потребовал я ответа, стараясь смотреть прямо в эти безжизненные глаза. — Или вы уже успели забыть, что ваше присутствие зависит напрямую от того, уцелеют ли захватчики.

— Ты обречён умереть…

— Хватит! — вырвалось у меня. — Или ты отвечаешь на мои вопросы или можешь и не помышлять ни о каком сотрудничестве со мной и не рассчитывать на поддержку, если и дальше намерен саботировать мои попытки.

— Это не саботаж.

— Пока нет, это так, — выходил я из себя. — Но они были бы, ведь так? Что именно я должен им сказать?

Ответа не последовало.

— Давай, Джилид, заканчивать всё это, — сдавленным голосом произнес Куцко. — Его уговорами не заставишь снова усесться в кресло, и через несколько минут нас сотрут в порошок.

— Зато у нас в запасе — вечность, — успокоил я его. — Флотилии больше нет — они убираются прочь с Солитэра.

— Что? — переспросил он, вне себя от изумления.