— Послушай, Владычица! Хочешь ты того или нет, но я прекрасно найду сюда дорогу даже с завязанными, как ты говоришь, глазами, ибо я владею твоей памятью; памятью королевы, прекрасно ориентирующейся в своих владениях. Это просто есть и было бы в любом случае. Неважно, побывала бы я в Лориэне или нет — ведь твоя память всегда со мной…

— Я знаю, в каком случае этого бы не было, — грубо оборвала её Галадриэль, скрестив руки на груди. — Пара стрел моей стражи была вполне способна избавить меня от твоего общества, а Лориэн — от потенциального шпиона. Жаль, было бы намного лучше, если б это произошло у Южных Врат.

— А теперь? — негромко спросила Шара, склонив голову набок, точно оценивала смысл слов Галадриэли. — Что теперь, Владычица? Позовёшь стражу и прикажешь стрелкам спустить тетиву? Ты ещё не устала проливать кровь сородичей, Артанис Нэрвэндэ, мать матери моего отца?

Вместо ответа Галадриэль резко выдохнула, и, бросив полный ненависти взгляд на орчиху, направилась к Чаше. В тусклом серебре водной глади тотчас же проступило её собственное отражение. Больше ничего. Молчала древняя эльфийская магия, запутавшись в хитром переплетении судеб созданий Арды. Молчала Шара, ожидавшая повелительного взмаха узкой ладони и неотвратимо точного выстрела. Молчала Галадриэль, в нерешительности застывшая над пустым Зеркалом, не в силах понять, что удерживает её отдать приказ лучникам.

И Шара медленно поднялась с земли и тихо преодолела пять шагов, отделявших её от собеседницы. Пять шагов тишины…

— Конечно, ты можешь убить меня, Владычица… — шёпот лучницы невольно заставил эльфийку прислушаться. — Но я должна сказать тебе две вещи. Первое: мне очень бы не хотелось умирать от руки собственной прабабки — это пошло. И второе: Врагу очень пригодился бы мой дар, будь ему о нём известно. Однако моей матери, Злой Траве, удалось скрыть его от Всевидящего Ока. Когда началась война, мне было всё труднее скрывать свои странные способности, но я слишком хорошо знала, какая судьба ждёт меня в случае раскрытия тайны. И в какой-то момент я просто ушла. Я слишком презираю соглядатаев, и надо ли говорить, что ни за какие блага я не согласилась бы стать одной из них.

О том, что ее ищут Назгулы, Шара упоминать не стала: зачем? Сочувствия у Владычицы это все равно не вызовет, а вот подозрения усилит. Равно как и желание прибить непрошеную гостью до того, как та успеет попасть в лапы к Зрачкам Всевидящего Ока. Не нужно… не нужно об этом говорить, тебя это не касается, Владычица. Ты… веришь мне?

— Уходи… — не оборачиваясь, хрипло бросила Галадриэль.

— Спасибо, Высокая! — низко поклонилась Шара.

— Уходи!!! — от прорвавшегося наружу крика, казалось, содрогнулись золотые кроны мэллорнов, и через сонный лес пронёсся лёгкий морской ветер.

Глава 27

— А, пхут-тха! — в сердцах выругался Гуфхат и с размаху пнул окоченевший труп очередного «принявшего силу». Еще двое ребят с нашивками дол-гулдурских погранцов отвлеклись от тормошения падали и посмотрели на товарища по несчастью с пониманием, но промолчали. Зато не стал молчать десятник Рагхат.

— Чего орем? — хмуро поинтересовался он. От вони полуразложившихся трупов его тошнило, что, естественно, добродушия не прибавляет.

— Дык это… — от возмущения погранец подпрыгнул на месте. — Дзарт-кхан, тут же ни одного нормального жмурика нет, гнилье одно!

— Вижу, не слепой… — скривился Рагхат.

— А чего же… — осмелел еще один. — Зря, что ли сюда тащились, а, дзарт-кхан? Нас же в Дол-Гулдуре ждут с этими дохлыми, а мы что? На хрена такая экспедиция, что с нее толку, а, дзарт-кхан?

Десятник оглядел всех неприязненным больным взглядом сквозь нарт-харуму.

— А еще на одном доспехов нет! — радостно сообщил третий боец, самый дотошный и наблюдательный. Рагхат насторожился было, но тут же устало отмахнулся:

— Ну, значит, кто-то чужой прибрал, либо свои утащили… — буркнул он. — А один, потому что остальные хорошо стрелами приколочены, либо загажены — чего тут особенного?

— Вот зверье… — сплюнул Гуфхат, тот самый парень, что пинал останки урук-тха’ай. — Гляди, железку они прихватили, а мертвых здесь бросили, даже шарух остригать не стали… уроды.

— Точно! — с негодованием поддержал его второй, — это же насколько скотиной быть надо, чтобы последней чести мертвым не оказать! Побросали словно дерьмо, и ушли… Как будто сами никогда не подохнут!

— Во-во! — снова подключился третий. — Эти твари вообще хуже тарков, хуже йерри: даже вороны ими брезгуют…

— Тихо! — поморщился Рагхат. — Разорались тут… На Назгула орите, раз такие смелые. А ты, Гуфхат, завязывал бы уже гнилье пинать, сапоги пожалей — новых не дадут.

Чересчур далеко зашедший в праведном гневе погранец внезапно остановился и с непередаваемым отвращением посмотрел на носки своих сапог. Схватил пригоршню снега и принялся яростно протирать обувь. Двое его товарищей переглянулись, и, не сговариваясь, дружно последовали его примеру. Десятник удовлетворенно ухмыльнулся — это был его шанс слинять. Экспедиция к Полуденным Вратам окончилась неудачей, это стало ясно еще полчаса назад, так что займитесь пока чем-нибудь, ребята, а батька Рагхат думать будет.

«Батька Рагхат» на самом деле по возрасту на эту должность не совсем годился, было ему от силы восемьдесят шесть, поэтому называл себя так исключительно сам и исключительно про себя. Это всегда помогало сохранить лицо в ситуациях, подобных сегодняшней.

Стремясь оказаться подальше от застоявшегося смрада гниющих тел, Рагхат неспешным шагом пересек плато, обошел навал камней — память недавнего обвала, устроенного воинами клана ледяной Волчицы, и вскоре уже взбирался по одному из горных отрогов. Выходило у него ловко, несмотря на то, что камни были припорошены снегом и металлические набойки скользили по ним словно масло — по сковородке. Впрочем, подобные таланты в Мордоре не редкость — если только вы не степняк, конечно.

На высоте локтей тридцати десятник остановился, с наслаждением втягивая морозный зимний воздух, и оглядел окрестности. Невдалеке, сразу за злосчастным плато, лежала черная щетка леса, а еще чуть подальше на юго-юго-запад возвышался окруженный кольцом стен скальный бастион Ортханка. Нет, ну до чего же на главную башню Луугбурза похоже: меж четырех клыков вершины только Кургузу не хватает! При воспоминании о священном символе родины в голову немедленно полезли и мысли о Девятке Уллах-тхар’ай, и молодой десятник ощутил нечто вроде зубной боли — в конце концов, не кому-то левому, а именно ему, Рагхату, придется отчитываться перед Назгулами о неудачной экспедиции, ибо мстительный и трусоватый Уфтхак непременно переведет стрелки. А Назгулу, в общем-то, все равно, кто на самом деле виноват, поэтому он начнет злиться: он и спокойный-то не подарок, а взбешенный — и вовсе пакость.