А не Лукиану ли было поручено разметать вражий угол? Он-то скажет, небось, что до всего руки не доходят, всех истуканов не переколотить и всех бесов не перебить… Нет, лень людская — грех большой. Вот и расплата.

«А может, гадина и всегда там сидела, притаившись, а теперь, за грехи, выползла наружу?.. Хочет перерезать скитников?» — испугался Давид. Монахам нужна его защита. Нет, он не даст в обиду общину, ибо живет по вере своей: спасать и спасаться, не жертвовать жизнью вечной ради временной; а на земле трудиться — сухой лес корчевать, пустыню поить, часовни ставить, молельни складывать, монастыри строить, больных лечить…

Тут на дороге возник всадник в черной рясе, с бритой головой. На лбу и висках вытатуированы три креста. «А, Бубакар!» Всадник, не слезая с коня, сказал:

— Отец, к тебе спешил. Дай еще людей — не осилить ту глыбу, что в овраге нашли. Разбивать не хотим, а целиком вытащить не можем. Искал уже везде. Все заняты.

— Ты у Мириана спроси, если он в Саркине не уехал за красками, — ответил Давид. — Я слышал, к нему односельчане пришли, остаться у нас хотят. Пусть помогут. В работе проверишь, что за люди.

— А где большие телеги, на которых мы зимой дрова возим?

— Лукиан их спрятал.

— Хорошо, я у него узнаю. А ты далеко идешь? Можно с тобой? — спросил Бубакар.

— Нет. Я один должен. Иди по своим делам.

Бубакар ускакал.

А Давид пошел дальше, радуясь, что когда-то спас эту живую душу. Сейчас Христу молится, а ведь кто был? Язычник, варвар лютый! Даже его, Давида, хотел убить, когда они впервые встретились на заре: Бубакар охотился с соколом, а он стоял на ранней молитве. Вдруг куропатка к Давиду подлетела и квохчет, чтоб от хищника укрыл! А сокол — за ней. Но не порвал, а рядом сел и на Давида завороженно уставился. Давид попросил охотника не убивать птицу; тот, обозлившись, что гончий сокол испорчен, со словами: «Убью тогда обоих!» замахнулся саблей, но сила небесная удержала его руку — ни опустить, ни двинуть! Так, с окаменевшей рукой, кое — как сполз с коня и стал молить Давида простить его. «Не я, но Христос!» — тронул Давид его руку, которая тотчас ожила.

После этого Бубакар не отходит от него. Пришел жить с пятью сыновьями. На дальней горе, в седловине, его скит. Неистовый работник, истовый молельщик. Евангелия хочет переписывать, хотя грамоте не обучен. Давид обещал помочь, но учить грамоте не торопится: пусть с Христом в душе поживет, прежде чем за такое браться.

«Господи, прошу об одном: дай не рыбу, но сеть! Помоги одолеть речную гадину!» — думал он, сворачивая на боковую тропу.

Он был поражен тем, что узнал во сне от отца Иоанна. Оказалось, что он, Давид, встречался и был крепко связан с этим речным чудищем в прежних жизнях! Но срок их связки вышел, близок конец, один должен уйти навсегда.

Так вот почему сила небесная привела его сюда, в эту дикую пустынь, заставила искать пещеру, где они уже жили в других временах и обличьях!.. Недаром именно здесь повелел ему ангел ставить первый скит и укрывать сирых, бездомных, больных!.. Но как верить во всё это?..

«Может ли душа блуждать по телам до рая и ада? Как это понимать, отец?» — сомневаясь, спросил он во сне. Иоанн ответил, что только избранным душам уготовано прожить несколько земных жизней, дабы выполнить Божью волю: «В Святом Писании сказано: Адам жил 930 лет. Енос — 840. Мафусаил — 960… Так надо это понимать. Но знать свою участь не дано никому!».

По тропе он спустился к капищу. Щербатые валуны окружали разваленный натрое алтарь. В мшистых расщелинах темнеют кучи нечистот. Давид не стал приближаться. Стоял и слушал, крестясь. Но из камней ничего не исходило. Пусто место сие. Где был бесовский амвон — сорняк растет и тина тлеет.

Он обогнул капище, взошел на холм. Стал оглядываться. На болотистом берегу — обломки скал, камыш, папоротники, галька. Дальше — обрыв в реку. Он стоял, прислушиваясь и присматриваясь. Как будто в камнях что-то шевельнулось.

Пошел по холму, не спуская глаз с опасных камней и, наконец, увидел.

Гад был похож на бревно в бурой чешуе. Имел короткие лапы. Хвост длинный и острый. А морда вроде медвежьей, только без шерсти, в дряблой серой коже. Голая шея усыпана лишаями. Кончик хвоста напрягался. Вокруг морды ползали слизни и роилась мошкара. Гад недвижно смотрел перед собой светлыми глазами.

— Зачем явился сюда? — спросил Давид с холма.

Гад оскалился и зашипел. Было страшно смотреть на него, но Давид второй раз вопросил, потрясая посохом, перевитым крест-накрест лозой:

— Зачем ты здесь? Чего тебе надо?

Гад выгнул хвост и хотел повернуться туловищем, но не смог и только выпустил из пасти жидкость, распугав мокриц и жаб.

Тогда Давид громким голосом, думая, что гад глух или слеп, закричал:

— Давным-давно тут, на этой земле, ты был шаман, мой хозяин! А я был бес, твой слуга! Но я бежал, в Индии встретил Иисуса, ходил за Ним след в след, ощущал Его запах, трогал Его ложе, был крещен в святом кипятке, обрел новую душу и пошел вверх!

Гад издал стон. Задергался, пытаясь всползти на холм, но тщетно.

Давид крестил воздух посохом, крича:

— А ты, шаман, поклонялся идолам, болванам, каменным бабам, за что и был наказан! Ты свою душу утерял, пошел вниз и стал демоном, духом, оборотнем!

Гад начал повизгивать и крутиться, но лапы вязли в грязи, а вокруг ушей взвивалась мошкара. Улитки и цепни попадали с чешуи в грязь и стали поспешно расползаться восвояси.

— Время твое истекло. Иди прочь! Не то рассеку крестом чрево твое! — замахнулся Давид посохом.

Гад, ворочаясь, завыл:

— Я уйду. Только не спускай от меня взгляда! Пока он на мне — небо не тронет меня!

И Давид разрешил:

— Иди прочь! Я смотрю на тебя!

Гад покорно пополз к обрыву. Шуршала галька под его ходом. Жабы отскакивали прочь. Пищали крысы. Давид смотрел, не отрываясь, как обещал. Но тут детский голос жалобно позвал его сзади:

— Дави-ид! Дави-ид!

Он невольно обернулся. И краем глаза успел заметить, как с неба сорвалась молчаливая черная молния и ударила в гада, не оставив ничего, кроме жженой кучки пепла и золы.

Не видя ангела, но зная, что он туг, Давид крикнул с укором:

— Я же обещал!

И невидимый голос, посуровев, отчитал его:

— Опомнись! Что ты беспокоишься об одном черве? Разве не знаешь, что, пойди он в моря, то истребил бы много кораблей и рыб? Не скорби о гибели его, ибо так изволил Бог! Лучше тебе заботиться о детях твоих!

Ангел исчез, так и не появившись. Солнце спеклось в зените. Давид утирал башлыком слезы, не в силах смотреть на жижу, где шевелились, поблескивая, клыки и когти — всё, что осталось от гада.

Что-то нахлынуло на него, он повалился ничком и обнял землю руками. Слушал её мерный ропот. И вот возникла поляна, где два шамана стоят у круга, а на горелой траве корчится громадная лапа богомола…