не умерла, и заехал в больницу передать ей какие-то книги. К моему удивлению, меня отвели прямо к ней. Меня поразила теснота палаты, и хотя ее положили не в общее отделение, эта крохотная комнатушка размером с кладовку, куда с трудом втиснули узкую койку и деревянный стул, вовсе не показалась мне достойной ареной для разыгравшейся битвы между жизнью и смертью Королевы кино.

Тейлор держалась молодцом, хотя по ее виду сразу было понятно, что она еле выкарабкалась с того света. Ее лицо было белее больничных простыней, а глаза без макияжа, распухшие, с синими кругами, напоминали глаза заплаканного ребенка. Ее спасли от осложнений после острой пневмонии.

– Мои бронхи и легкие были словно охвачены черным пламенем. Врачам пришлось проделать мне дырочку в горле, чтобы выпустить огонь наружу. Вот смотри! – И она тронула ранку на шее, которая была заткнута резиновой затычкой. – Если ее вытащить, у меня пропадет голос! – С этими словами она вынула затычку, у нее и вправду пропал голос, отчего я жутко занервничал, а она развеселилась.

Она смеялась, но я не слышал ее смеха, пока затычка не вернулась на место.

– Второй раз в жизни я почувствовала – нет, поняла, – что умираю. Или третий. Но сейчас все было по-настоящему. Такое было ощущение, что плывешь по океану в шторм. А потом как будто переваливаешься за край горизонта. А в ушах гремит рев океана. Наверное, это я такие звуки издавала, когда силилась дышать. Нет, – ответила она на мой невысказанный вопрос, – я не боялась. Просто не было времени бояться. Слишком была занята борьбой за жизнь. Мне очень не хотелось попасть за край горизонта. Да я и не попаду. Не тот тип.

Возможно, не тот. В отличие от Мэрилин Монро или Джуди Гарленд, которые как раз стремились попасть за край горизонта, перепрыгнуть через темную радугу и которые, прежде чем им это в конце концов удалось, отправлялись в такие путешествия бессчетное число раз. И все же была некая связующая нить между ними троими – Тейлор, Монро и Гарленд – последних двух я знал довольно хорошо, – да, что-то их связывало. Эмоциональный экстремизм, пагубная потребность больше быть любимыми, чем любить, бесшабашная готовность неумелого игрока потерять большие деньги после серии мелких выигрышей.

– Хочешь шампанского? – спросила она, указывая на бутылку «Дом Периньона» в ведерке со льдом возле кровати. – Мне, вообще-то, нельзя. Ну да черт с ним… Уж коли я выдержала все то, что пережила… – Она рассмеялась, опять вытащила резиновую затычку из разреза на горле, и ее смех вновь превратился в немоту.

Я откупорил бутылку шампанского и наполнил два больничных пластиковых стаканчика.

Она отпила и вздохнула:

– О, отличное! Я, вообще-то, люблю только шампанское. Одно плохо – после него изо рта дурно пахнет. Скажи мне, а у тебя когда-нибудь было ощущение, что ты умираешь?

– Да, один раз, когда у меня лопнул аппендикс. И еще раз: я шел по ручью, и меня укусил щитомордник.

– Ты испугался?

– Ну, я же был ребенком. Конечно испугался. Не знаю, испугался бы я сейчас или нет.

Она поразмыслила над моими словами и продолжала:

– Вся загвоздка в том, что я просто не могу позволить себе умереть. Не то что у меня есть какие-то серьезные актерские обязательства – до Майка, до того, как с ним это случилось, я планировала уйти из кино; я решила: с меня хватит. Нет, есть финансовые обязательства, эмоциональные. А что будет с моими детьми? Или с моими собаками, если уж на то пошло? – Она допила шампанское, и я снова наполнил ее стаканчик. Потом она заговорила, как будто обращаясь к самой себе: – Все люди хотят жить. Даже когда они не хотят, им только кажется, что они не хотят. Но вот во что я точно верю: со мной что-то должно случиться. И это все изменит в моей жизни. Как думаешь, что это может быть?

– Любовь?

– Но какая любовь?

– Ну… Обычная.

– Это не может быть что-то обычное.

– Может быть, религиозное прозрение?

– Чушь! – Она озабоченно закусила губу. Но через мгновение рассмеялась. – А как насчет любви вместе с религиозным прозрением?

После этого мы увиделись спустя еще несколько лет, и мне тогда показалось, что это я пережил религиозное прозрение. Дело было как-то зимним вечером в Нью-Йорке, я сидел в лимузине вместе с Тейлор и Ричардом Бартоном – одаренным выходцем из шахтерской семьи, который заменил Подавальщика.

Шофер отъезжал – или, вернее, пытался отъехать – от бродвейского театра, где шел спектакль с участием Бартона. Но машина не могла двигаться из-за того, что тысячи, буквально тысячи людей, запрудивших улицу, кричали, смеялись и требовали хотя бы одним глазком увидеть звездных любовников – самую знаменитую пару с тех пор, как миссис Симпсон соизволила принять предложение короля[130]. К стеклам лимузина прижимались, точно призраки, мокрые лица; корпулентные девицы в состоянии полной экзальтации и либидозного возбуждения дубасили кулаками по крыше; и сотни зевак, высыпавших из соседних театров, смешались с толпой хохочущих и рыдающих поклонников Бартона и Тейлор. Вся это напоминало застывшую на горном склоне лавину, которую не смогла бы сдвинуть с места никакая сила, даже эскадрон конных полицейских, врезавшихся в толпу и добродушно охаживающих дубинками спины истеричных театралов.

Бартон, светлоглазый мужчина с благозвучным голосом уроженца валлийских долин и неровной угреватой кожей, о которую впору было зажигать спички, явно наслаждался происходящим.

– Это просто феноменально, – сказал он, широко улыбнувшись и обнажив два ряда дорогостоящих зубов. – Каждый вечер Элизабет приезжает забрать меня после спектакля, и вечно нас окружают эти… эти… эти…

– Сексуальные маньяки, – сухо подсказала ему супруга.

– Эти восторженные толпы, – с укором поправил он, – ожидающие… ожидающие…

– Увидеть парочку чудиков-греховодников. Ради бога, Ричард, неужели ты не понимаешь, что все это происходит по единственной причине – потому что они считают нас греховодниками и чудиками!

Какой-то старик взобрался на капот и начал выкрикивать непристойности, но тут лимузин резко дернулся вперед, и старик скатился с капота прямо под копыта гарцующих лошадей.

Тейлор выглядела расстроенной.

– Вот это меня всегда заботит. Что кто-нибудь будет ранен.

Но Бартона такая вероятность не тревожила.

– Недавно с нами был Синатра. Так он не мог спокойно на это смотреть. Фрэнк признался, что с ним никогда не было ничего подобного. Это произвело на него впечатление!

Да, верно, это производило впечатление. Угнетающее. Все это явно угнетало Тейлор, и когда мы наконец добрались до их номера в отеле, где перед входом бесновалась очередная толпа поклонников, она налила себе тройную порцию водки. И Бартон от нее