– Нет, не то. Все это уже устарело – сенсации прошлой недели. Разве вы не знаете последней сплетни о себе? Ай-ай-ай, мадам. Говорят… – он сделал короткую, но, как ей показалось, зловещую паузу, – говорят, что Колберт только что подарил вам бриллиантовое колье стоимостью в две тысячи фунтов.

Эмбер почувствовала облегчение, ибо боялась, что речь пойдет об отце Скрупе. Она допила шоколад, поставила чашку на стол у кровати.

– Ну, если так говорят, значит, это правда. Или почти правда, во всяком случае, мой ювелир говорит, что оно стоит не больше шести сотен. Но и это немало, я думаю.

– Возможно, вам больше нравятся испанские драгоценности.

– Ваша милость знает буквально все! – рассмеялась Эмбер. – Хотела бы я иметь такую шпионскую сеть, а то до меня новости доходят остывшими, как овсянка, независимо от того, сколько я заплатила. Но я скажу вам правду – испанский посланник подарил мне браслет с изумрудами, и он красивее, чем французское колье.

– Уж не собирается ли ваша светлость связать свою судьбу с испанцем?

– Отнюдь, ваша милость. За хорошие деньги я бы связалась скорее с голландцами или самим дьяволом. В конце концов, разве не так делаются все дела при дворе?

– Если даже так, то не нужно признаваться в этом: ведь слухами земля полнится, и что тогда станется с вами?

– О, среди друзей надо говорить откровенно, – саркастически заметила Эмбер.

– Вы стали очень знатной дамой, мадам, а ведь было время, когда на подмостках сцены; вы надевали на себя обноски фрейлин, не правда ли? Говорят, даже римский папа начал ухаживать за вами.

– Римский папа? – ужаснулась Эмбер. – Господь с вами, сэр, я протестую! У меня не было никаких отношений с папой, поверьте!

Эмбер редко обращалась к религии, разве что будучи чем-то встревожена или если чего-то очень хотела, но она разделяла всеобщую ненависть к католицизму, сама не понимая почему.

– Никаких отношений с папой? Но мне известно из самых надежных источников, что ваша светлость иногда развлекает отца Скрупа в довольно поздние часы… О, прошу прощения, ваша светлость! – вскричал он насмешливо. – Не сказал ли я чего-то: неприятного для вас?

– Нет, конечно нет! Но откуда, черт подери, вы взяли, что я развлекала отца Скрупа? Чего ради, скажите на милость? Да я терпеть не могу старых жирных и лысых стариков! – Она откинула волосы и встала с кровати, натягивая на себя халат.

– Одну минуту, мадам! – Букингем схватил Эмбер за руку, она дерзко взглянула на него. – Думаю, вы прекрасно знаете, о чем я говорю!

– Ну и о чем же вы говорите, сэр?

Эмбер начала сердиться. Иногда несносность поведения его милости выводила ее из терпения.

– Я говорю, мадам, о том, что вы вмешиваетесь в мои дела. Честно говоря, я знаю, что вы раскрыли мой замысел, связанный с отцом Скрупом, и принял меры, чтобы обезопасить свой проект. – Его высокомерное и красивое лицо стало вдруг жестким, он глядел на Эмбер угрожающе. – Мне казалось, мы договорились играть в эту игру вместе – вы и я.

Эмбер вырвала руку и вскочила на ноги:

– Я согласна играть с вами в эту игру, ваша милость, но с какой стати я буду играть против самой себя? Вы думаете, мне на руку, чтобы ее величество покинула двор и?..

В этот самый момент в комнату влетели спаниели Карла, и не успели Эмбер и герцог принять надлежащие позы, как вошел король в сопровождении нескольких придворных.

Букингем мгновенно придал лицу благообразное выражение и подошел поцеловать королю руку – они увиделись впервые с того дня, когда Карл назвал его негодяем. Герцог пробыл еще немного, болтал и любезничал, делая вид перед Эмбер и остальными, что между ними был обычный светский разговор. Но когда он ушел, Эмбер облегченно вздохнула. Новость о ссоре распространилась быстро. Когда Эмбер встретила Барбару в апартаментах ее величества, то оказалось, что та уже в курсе дела и заявила, что ее кузен поклялся перед всеми, что погубит леди Дэнфорд, даже если для этого ему понадобится вся жизнь. Эмбер рассмеялась в ответ и сказала, что пусть Букингем старается сколько хочет, он ей не страшен. Она знала, что действительно не страшен, пока ее любит король. Ведь она в Уайтхолле всего один год, и вероятность потерять расположение короля казалась ей столь же далеким и ужасным кошмаром, как и старость.

Первый результат ссоры оказался для Эмбер очень благоприятным. Ей нанес тайный визит сам барон Арлингтон.

Барон всегда бывал вежлив с Эмбер, вежлив по-своему, холодно и чуть высокомерно, по-кастильски, и никогда не проявлял чрезмерного внимания. Если Карл считал, что дамам больше идет заниматься чем угодно, только не политикой, то его государственный секретарь был убежден: женщины – это проклятье Божье, их надо посадить на корабль и отправить подальше, чтобы не мешали мужчинам спокойно заниматься управлением страной. Арлингтон, однако, был политиком в лучшем смысле этого слова и никогда не позволял своим чувствам и предрассудкам вмешиваться в важные дела. Служба королю была для него делом жизни, но он в то же время никогда не забывал о своей выгоде. Очевидно, он решил, что разрыв отношений с Букингемом может сделать Эмбер полезной для его целей.

Как-то вечером Эмбер вернулась домой очень поздно и в очень веселом настроении – они с Карлом и несколькими придворными надели плащи и маски и отправились в Беггарз Буш, в таверну на Хай Холборн, пользовавшуюся дурной репутацией, где нищие раз в неделю устраивали грандиозные попойки. Арлингтон и король Карл были хорошими, близкими друзьями, но серьезный и высокомерный барон редко позволял себе участвовать в подобных эскападах. Эмбер была поражена, когда Нэн сказала ей, что Арлингтон уже час дожидается ее внизу.

– Ах, Боже мой! Скорее пригласи его, да поторопись!

Она сбросила маску, перчатки, муфту, накинула на Теней свой плащ. Тот, полностью покрытый плащом, как попоной, двинулся через комнату, на ощупь прокладывая себе путь. Эмбер смеялась, глядя на него, потом бросила взгляд на свой портрет, висевший над камином. Она нахмурилась, с явным неудовольствием разглядывая картину. Ну зачем он нарисовал ее такой пухлой? И потом, у Нее вовсе не римский нос, да и цвет волос совсем не тот! Ее всякий раз раздражал портрет, ибо Лели настоял, чтобы изобразить ее не такой, какой она была в жизни, а так, как он ее представляет.

Хотя ведь он считался модным художником…

Она обернулась, когда в сопровождении Нэн в комнату вошел лорд Арлингтон. Он поклонился в дверях, Эмбер ответила реверансом.

– Мадам, ваш покорный слуга.

– Ваша слуга, сэр. Прошу вас, входите. Простите, что заставила вас ждать.

– Не стоит извиняться, мадам. Я не терял даром времени и написал несколько писем.

С головы до ног он был закутан в черный плащ, в руках Держал маску. Он улыбнулся, и эта улыбка была словно предмет туалета, который он держал наготове и надевал в нужный момент. В этом господине не чувствовалось никакой искренности. Ощущались могущество, вероломство и прозорливость, а также то, что было редкостью среди легкомысленных придворных Карла, – методичная приверженность делу.