Об этом вояже во Францию в книге Аркадия Ваксберга сказано так:

«Маяковский рвался в Париж. С превеликим трудом он выдержал на родине чуть больше двух месяцев. И снова никаких помех для заграничного путешествия не возникло. Захотел и поехал…

Он ли только захотел? Не совпали ли, хотя, разумеется, абсолютно по-разному, его интересы с интересами тех, от кого зависели вообще все зарубежные поездки советских граждан? Вопрос, которым до сих пор ни один биограф, ни один исследователь его творчества не занимался».

Займемся этим вопросом.

И сразу попробуем прояснить: почему интересы Маяковского и ОГПУ Ваксберг назвал «абсолютно разными»? Ведь так свободно разъезжать по зарубежью советский гражданин мог только тогда, когда он являлся сотрудником спецорганов. Поэтому вопрос здесь должен возникнуть совсем другой: в какой гепеушной операции предстояло принять участие Маяковскому на этот раз?

Ровно через год (в самом начале весны 1930 года) Маяковский станет тесно общаться с Львом Эльбертом (с тем самым «Снобом», с которым осенью 1921 года Лили Брик поехала в Латвию). Из разговоров Льва Гиляровича и Владимира Владимировича (о них речь – впереди) можно прийти к заключению, что в 1929 году гепеушники начали охотиться за генералом Кутеповым.

Заглядываем в Биографический энциклопедический словарь:

«КУТЕПОВ Александр Павлович (1882–1930), генерал от инфантерии (1920). Участник русско-японской (1904–1905) и 1-й мировой (1914–1918) войн. Во время гражданской войны командовал корпусом деникинской армии, корпусом и 1-й армией врангелевской армии. Эмигрировал в Болгарию, затем во Францию. С 1928 председатель антисоветского "Русского общевоинского союза"».

Кутепов активизировал антисоветскую деятельность Русского Общевоинского союза (РОВС), и террористов в Советский Союз стали засылать чаще. Это обеспокоило большевистских вождей. Сталин приказал гепеушникам действовать «против РОВС на опережение, чтобы взять врага на замахе». ОГПУ начала готовить акцию по захвату главы РОВСа и тайной доставке его в СССР. Для осуществления этой операции агентов Лубянки стали регулярно посылать в Париж. Как правило, на два месяца. И каждая такая группа пыталась осуществить то, что было разработано в Москве.

В этой операции принял участие и Маяковский. Это наше предположение. Его косвенно подтверждает и письмо Татьяны Яковлевой, которое в феврале 1929 года она отправила матери в Пензу:

«Я совсем не решила ехать или, как ты говоришь, "бросаться" за М., и он совсем не за мной едет, а ко мне и ненадолго».

До наших дней дошли тексты телеграмм, которые Маяковский посылал Татьяне с дороги. Из Москвы полетела такая:

«НАДЕЮСЬ ЕХАТЬ ЛЕЧИТЬСЯ ОТДЫХАТЬ НЕОБХОДИМО РИВИЕРУ ПРОШУ ПОХЛОПОТАТЬ ВМЕСТЕ С ЭЛЬЗОЙ ТЕЛЕГРАФИРУЙ ПИШИ ЛЮБЛЮ СКУЧАЮ ЦЕЛУЮ ТВОЙ ВОЛ».

С российской границы:

«ЕДУ СЕГОДНЯ ОСТАНОВЛЮСЬ ПРАГЕ БЕРЛИНЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ».

Из Праги:

«ПРИЕДУ ЗАВТРА ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО ДВА ЧАСА ГОЛУБЫМ ЭКСПРЕССОМ».

И вот Маяковский в Париже.

Аркадий Ваксберг:

«23 февраля он приехал в Париж и снова поселился в своём любимом отеле "Истрия". Эльза уже переехала к Арагону в крошечную мансарду на улице Шато, и всё равно жизнь Маяковского и Татьяны проходила у неё на глазах – "боевые сводки" об этом регулярно отправлялись в Москву».

Приведённая цитата нуждается в небольшом пояснении, касающемся личности упомянутого в ней Арагона. С ним Эльза Триоле связала свою жизнь и прожила с ним до конца дней своих.

Биографический энциклопедический словарь.

«АРАГОН (Aragon) Луи (1897–1982), французский писатель, один из основателей сюрреализма. В 30-е годы преобразования в СССР считал воплощением социализма».

Любовь к Советскому Союзу у Арагона возникла явно под влиянием Эльзы Триоле. Под её воздействием в 30-х годах он начнёт активно сотрудничать с ОГПУ и Коминтерном.

Но вернёмся к прибывшему во Францию Маяковскому.

Первым, с кем встретился приехавший в Париж поэт, был старый-престарый его приятель Лев Гринкруг. Впрочем, воспоминаний об их встрече не осталось, поэтому обратимся к впечатлениям другого Льва (Никулина), которого во Францию тоже прислало ОГПУ (чуть позднее Маяковского):

«1929 год. Начало весны. Париж. На улицах продают фиалки. Звоню по телефону в гостиницу "Истриа", где обычно останавливался Маяковский. Парижские телефоны в то время работали отвратительно. В трубке – шипение, треск, чьи-то заглушённые голоса. Добиваюсь, чтобы попросили к телефону Маяковского, естественно, что говорю с портье по-французски. На русское ухо это звучит так:

– Жэ вудрэ парле мсье Маяковски…

Повторяю два, три раза и вдруг сквозь шипение и треск слышу знакомый бархатный бас:

– Это кто?

Называю себя.

Смеётся и тут же неповторимый голос:

– Так бы и сказали. А то какой-то "Жэ вудрэ". Приходите в пять в "Куполь"».

В парижском кафе «Куполь» Лев Никулин и Владимир Маяковский встретились:

«Он входит в кафе, я вижу его на пороге, приветливо поднимает руку и садится на высокий табурет. Говорит с неожиданной в этом суровом лице благожелательностью:

– Ну, как Москва? Я еду туда пятнадцатого мая.

– Не боитесь схватить грипп после парижской весны?

– А литературная погода? Вы видели моего "Клопа"? Не видели? Не успели?..

С того вечера мы часто встречались на Монпарнасе. Он водил меня по бульвару – из табачных лавочек в цветочный магазин, потом в бильярдные, в привокзальные кафе. Он, не торопясь, мерял тротуары, и не было человека, который бы не оглянулся на него.

Господин де Монзи был прав: стоило показать его Парижу».

Напомним, что весной 1925 года французский сенатор Анатоль де Монзи (председатель сенатской комиссии по русским делам) посетил Москву. В Колонном зале Дома Союзов он увидел выступление Маяковского и сказал:

«– Надо показать эту пасть Парижу».

Тогдашнего Маяковского Лев Никулин описал так:

«У него богатырский рост, на нём добротная, скромная и вместе с тем изящная одежда. (Именно "изящная", хотя он не любил этого слова.) В руках у него – бамбуковая трость, он волочит её за собой, а иногда ставит вертикально перед собой. Прохожие не могут определить национальность этого человека, цвет кожи и глаза – южанина, широкий подбородок, временами губы кривит усмешка – он, вероятно, улыбается собственным мыслям. Он проходит вдоль террасы кафе, его провожают взгляды любопытных парижан и иностранцев, – даже здесь, на Монпарнасе, где привыкли видеть людей со всех концов земли, эта фигура привлекает внимание…