Он часто меняет тему, … но он зорко видит всё, что делается вокруг.

– Вы улиток ели? А филе из лягушек? Не интересно? Почему не интересно? Глядите, как уплетает вон тот, с усиками!.. Пойдём, не платите, я заплачу, денег всё равно нет».

Воспоминания Льва Никулина, конечно, очень интересны. Но их автор слегка перегнул палку, изобразив всё так, будто Маяковский приехал в Париж исключительно для того, чтобы встречаться с ним в кафе «Куполь». Ведь в столице Франции поэта поджидал человек, к которому он питал очень сильные чувства.

Словно желая в очередной раз продемонстрировать двойственность своего характера, а также своё умение быстро переходить из одного состояния в другое, Владимир Маяковский, приехав в Париж, разительно изменился. Татьяна Яковлева написала матери в Пензу, что её родные, живущие во Франции, с трудом воспринимают советского поэта:

«Бабушка и тётка – классики, и поэтому этого сорта людей не понимают, и его стихи им непонятны».

Но Маяковский, несколько раз приходивший к ней в гости (а стало быть, и к ним), был «любезен с ними невероятно», так что «это их немного покорило».

О том, чем занимался советский поэт во французской столице, Александр Михайлов пишет:

«Очень скудны сведения о пребывании Маяковского в Париже с конца февраля, более двух месяцев (с поездкой в Ниццу и Монте-Карло). Одно можно безошибочно предположить, что разговоры о возвращении Татьяны в Россию велись не раз и не два, …что и на этот раз они не привели к согласию».

Бенгт Янгфельдт, сумевший пообщаться с Татьяной Яковлевой лично, на скупость информации не жалуется. Он пишет:

«Во время двухмесячного пребывания Маяковского во Франции они виделись ежедневно. "В.В. забирает у меня всё свободное время", – сообщала Татьяна матери, объясняя, почему пишет так редко. Их излюбленными местами были "Куполь" и маленький ресторанчик "Гранд шомьер" на Монпарнасе. Поскольку последних американских и французских фильмов в Советском Союзе не показывали, они часто ходили в кино, и свой первый звуковой фильм Маяковский посмотрел вместе с Татьяной в кинотеатре "News"».

Как видим, Владимир Владимирович часто ходил по кинотеатрам, ресторанам и кафе, тратя на это «всё свободное время» (не только время Татьяны Яковлевой, но и своё). А ведь посещением «злачных» мест французской столицы дело не ограничивалось.

Бенгт Янгфельдт:

«Маяковский и Татьяна проводили выходные в Ле-Туке или Девиле на Атлантическом побережье Франции, где их никто не тревожил, и где находилось казино, привлекавшее возможностью пополнить дорожную кассу. Маяковский был щедрым, даже расточительным кавалером, и кошелёк с каждым днём становился тоньше. Он надеялся на деньги от Госиздата, но 20 марта Лили сообщила, что ей отказали в переводе валюты в Париж».

Невольно возникает предположение, что на этот раз сама Лили Брик не захотела переводить во Францию валюту. По своей собственной инициативе или по чьей-то весьма настоятельной рекомендации, сказать трудно. Но убеждает одно – финансировать любовные похождения своего «Волосика» она категорически не желала.

На вопрос, откуда Лили Юрьевна могла знать о том, что происходило в далёкой от Москвы Франции, ответить нетрудно: конечно же, от Эльзы Триоле. Да и кроме неё информаторов было более, чем достаточно. Об этом – Аркадий Ваксберг:

«Жизнь Маяковского в Париже проходила у всех на виду. Это значит, что о каждом его шаге и о каждом слове шёл донос в Москву; в эмигрантской среде уже и тогда были тысячи завербованных Лубянкой глаз и ушей. Маяковского и Татьяну каждый день видели то в "Ротонде", то в "Доме". В "Куполи". В "Клозри де Лила". В "Гранд-Шомьер" или в "Дантоне".

Иногда они уединялись в вокзальных кафе или в квартальных бистро вдали от сборищ эмигрантской элитной богемы. Почему-то и об этих уединённых встречах тоже узнавали в Москве. И могли с точностью проследить, как поднималась всё выше и выше температура их отношений. О Лиле двое влюблённых говорили всё меньше и меньше. За покупками для неё ходили всё реже и реже».

Виктор Шкловский о Маяковском и Татьяне Яковлевой:

«Рассказывали мне, что они были так похожи друг на друга, так подходили друг к другу, что люди в кафе благодарно улыбались при виде их. Приятно видеть сразу двух хорошо сделанных людей».

Но вот что написал о поэте и его возлюбленной журналист Валентин Скорятин:

«Как пишет Р.Якобсон, Яковлева "встретила уклончиво уговоры Маяковского ехать женой его с ним в Москву…"»

В ту романтическую пору были и другие события, сильно расстраивавшие поэта. Эльза Триоле пишет, что Татьяна…

«И во время романа с Маяковским продолжала поддерживать отношения со своим будущим мужем… И как-то, проводив Татьяну домой, Маяковский увидел в тёмном подъезде или в подворотне, не знаю, поджидавшего её человека.

Тяжёлое это было дело. Я утешала и нянчила Володю, как ребёнка, который только что невыносимо больно ушибся… Я говорила ему, что он ошибся, а если не ошибся, – то ведь надо же Татьяне разделаться с прошлым…

Володя рассеянно слушал и, наконец, сказал: "Нет, конечно, разбитую чашку можно склеить, но всё равно она разбита". Володя не мог простить Татьяне водевильного, пошлого характера этой встречи в подворотне, достойной дамочки, прячущей в чулан любовника от невзначай вернувшегося мужа…

Опомнившись, Володя чувствовал себя перед Татьяной ответственным за всё им сказанное, обещанное, за все неприятности, которые он ей причинил…»

Кроме любовных передряг не следует упускать ещё одного довольно важного обстоятельства, которое определяло жизнь пребывавшего за границей поэта. Даже Бенгт Янгфельдт, уделяющий гораздо больше внимания любовным похождениям Маяковского, чем его связям с Лубянкой, и тот написал:

«Маяковский и Татьяна, разумеется, находились под надзором парижских агентов ОГПУ, и трудно себе представить, чтобы Маяковский не знал (или, по крайней мере, не догадывался), что соотечественники следят за каждым его шагом».

Аркадий Ваксберг:

«Полвека спустя Татьяна вспоминала о пребывании Маяковского весной 1929 года в Париже: "Он хотя и не критиковал Россию, но был явно в ней разочарован". Вряд ли такая информация, если она дошла до Москвы (а она, несомненно, дошла) могла удивить лубянско-кремлёвских товарищей: пьеса "Клоп" говорила о его отношении к новой советской действительности ещё отчётливей, чем признания, сделанные Татьяне».

С этим утверждением трудно согласиться. Ведь, как мы успели уже разобраться, в пьесе «Клоп» «разочарование» было только в Осипе Брике, которого Маяковский просто давил как ненавистное насекомое. Советскую же Россию поэт воспевал по-прежнему.

И о его серьёзнейшем увлечении парижской эмигранткой в Москве было хорошо известно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что денежный ручеёк, который тёк к Маяковскому из СССР, был перекрыт. Кошелёк поэта быстро опустел.