Этому молодому королю с трагической судьбой была не суждена мирная кончина. В феврале 1574 года двор пребывал в Сен-Жермене. Герцог Алансонский и его сообщники решили: настал час форсировать действия по началу кампании в Нидерландах. План конспираторов, разработанный Гиацинтом Жозефом де Ла Молем — придворным, который стал любовником Марго — состоял в следующем: Алансон и Генрих Наваррский покидают двор, где они жили под строгим наблюдением, движутся на север с армией солдат-гугенотов. Они выбрали ночь с 23 на 24 февраля, поскольку на нее приходился последний день карнавала: двор будет праздновать, и отсутствие принцев может какое-то время оставаться незамеченным. Капитан по имени Шомон-Гитри должен был прийти во дворец и увести принцев. Однако он прибыл ранее намеченного срока, и эта небольшая заминка повергла безвольного Алансона в состояние паники, в результате чего он отказался действовать, бросился к матери и все выболтал. Более того, отряд гугенотских солдат был обнаружен неподалеку от Сен-Жермена, и это послужило для двора сигналом немедленно перебраться в Париж. Повторилась давняя сцена «сюрприза в Мо», когда перепуганные придворные спасались бегством, а Екатерина с мрачным видом сидела в одной карете с невольными спутниками — Наваррским и Алансоном. Беднягу Карла, которого мучила лихорадка и сильное легочное кровотечение, тоже пришлось перевезти в Париж. Услышав о нежданной беде, он пожаловался: «Не могли уж дождаться моей смерти», а потом снова и снова бормотал во время мучительной поездки: «Слишком много зла… Слишком много зла». Эту фразу можно было бы сделать эпитафией ко всему его веку.

8 марта двор переехал в Венсенский замок, — крепость, которую в случае чего было легко оборонять. Герцог Алансонский и король Наваррский были допрошены на предмет недавних событий Екатериной, королем и канцлером Бирагом. Версия Алансона менялась с каждым разом и изобиловала все новыми и новыми противоречиями, однако ему легко удалось переложить вину на Гизов. Франсуа жаловался, что ему пришлось защищать себя от этой семейки, которая стремилась дискредитировать его. Он клялся: план состоял лишь в нападении на Гизов и не должен был причинить вред королю или их матери. Генрих Наваррский держался стойко и никого не скомпрометировал. Бираг, тем временем, убеждал Екатерину и короля считать обоих изменниками и предать казни, но те не решились на столь крайние меры. Наказание состояло лишь в требовании принести клятву на верность престолу и в установлении строгого надзора. Однако эти меры не предупредили вспышку мятежа, который сподвижники принцев планировали начать одновременно с их бегством. Монтгомери вернулся во Францию из Англии, где скрывался, и начал вторжение в Нормандию. Двое пленников были уверены, что их осудят на смерть, как только раскроется истинный размах их замыслов. Поэтому они решили предпринять еще одну попытку к бегству. На этот раз они вручили свою судьбу в руки ненадежных людей — моряков, наемников, торговцев лошадьми, интриганов вообще и, в особенности, Пьера де Грантри, бывшего шпиона и самозваного мага, который утверждал, будто нашел «философский камень».

Организаторами этого сомнительного побега стали уже упоминаемый Ла Моль, любовник Марго, и его друг, граф Аннибал де Коконас, любовник герцогини де Невер, закадычной подруги Марго. Эти два дворянина из шайки Алансонского представляли собой надушенных придворных щеголей, заслуживших известность успехами в карточной игре, танцах и любовных интригах, но еще не пробовавших своих сил в подпольной деятельности, требующей секретности, выдержки и умения стратегически мыслить. Де Торе (брат маршала Франсуа де Монморанси) и Тюренн (их зять) были также связаны с заговорщиками. Неудивительно, что вскоре Екатерина получила вести о подготовке нового плана бегства королевских узников, и король нанес превентивный удар: было арестовано около пятидесяти человек из числа близких соратников Алансона. Франсуа де Монморанси, не участвовавшему в предприятии, опять не повезло: только он вернулся ко двору, как заговор раскрыли, что не только сильно скомпрометировало его, но и подвергло смертельной опасности.

Всего через несколько недель после первой попытки Алансон и Наваррский были вновь арестованы и допрошены королем и королевой-матерью. Наваррский не выдавал своих соучастников и отказывался отвечать следователю, адресуясь непосредственно к Екатерине. Он говорил о ее желании разжечь вражду в королевстве слухами о заговорах, дабы очернить его имя, о «неискренности и вероломстве в отношениях с ним самим». Это смелое заявление, которое он подготовил вместе с Марго, вероятно, спасло ему жизнь, ибо похоже, что Карл поверил Наваррскому. Когда вызвали Алансона, того понесло, и в припадке болтливости он, пресмыкаясь перед матерью и братом, расписал все детали безрассудного проекта. Ситуация еще усугубилась, когда нашли куклу из воска с короной на голове и с иглами, пронзившими сердце — работу Козимо Руджери, личного некроманта королевы-матери, специалиста в области черной магии. Немедленно было высказано предположение, что восковая фигурка изображала короля, а иглы были воткнуты Руджери для того, чтобы чародейским способом причинить ему вред. Екатерина остолбенела, когда узнала, что тот, кому она так доверяла, предал ее. Но Руджери уже давно сблизился со сторонниками Алансона и в особенности подружился с Ла Молем. 30 апреля оба руководителя заговора, Коконас и Ла Моль, были обезглавлены по обвинению в измене, после чего, как говорили, их забальзамированные головы тайно доставили Марго и герцогине де Невер, и они долго оплакивали погибших любовников. Во время допроса Ла Моль никого не выдал и показал себя более стойким, нежели Коконас, в деталях расписавший план объединения с Конде, Торе, Тюренном и Людвигом Нассау в Седане.

4 мая Карл сделал ход против семьи Монморанси. Ввиду отсутствия Торе и Тюренна он приказал арестовать Франсуа де Монморанси и маршала де Косее, тестя Мерю — брата Монморанси, и препроводить их в Бастилию. Он также снял с должности губернатора Лангедока отсутствующего младшего брата, Дамвиля. Низложение семьи Монморанси было роковой ошибкой, ибо Дамвиль, оставшийся на свободе, начал поднимать на борьбу многочисленных сторонников своей семьи в Лангедоке. Еще хуже для Екатерины и Карла было то, что под рукой Дамвиля собралось большое войско, и аннулировать его должность вовсе не значило его низложить. Лангедок был преимущественно протестантской провинцией, и Дамвиль вскоре вступил в переговоры с вождями гугенотов. Подвергнувшись в отсутствие старших братьев ожесточенным гонениям на семью, он вскоре стал настоящим лидером оппозиции. Плодом его переговоров с гугенотами, с которыми он вскоре подписал перемирие, стал союз между умеренными католиками, вроде него самого, и протестантами, недовольными резней и дурным управлением государством. Это привело к созданию новой партии, конфликтующей с королевской властью, известной под названием «Политиков» (Politiques).

Рядовые участники заговора были повешены, а Екатерина все еще решала сложную проблему — как быть с Руджери. Она не решалась идти ему наперекор, но оставлять его безнаказанным тоже было нельзя. Выяснилось, что фигурка в короне изображала на самом деле Марго, а не короля. Ла Моль, отчаявшийся заставить королеву Наваррскую полюбить его, попросил Руджери наложить на нее заклятие, и кукла была изготовлена с этой целью. Злополучный итальянец, которого королева-мать боялась и уважала, получил в качестве наказания ссылку на девять лет на галеры в Марсель. Это был жест по спасению лица: он, разумеется, вовсе не служил на галерах, но получил разрешение открыть астрологическую школу и вскоре был вызван Екатериной обратно в Париж.