– Почему он весь день ходит в домашних туфлях?

– Говорит, что у него болят ноги.

– Ты ему веришь?

– Конечно.

– Таинственный человек. Он раньше был кавалеристом?

– Кажется, был. Когда-то.

– Он похож на мошенника-лакея.

– Да, возможно, он был и лакеем. Он слонялся по Найтсбриджским казармам, и никто не знал, что с ним делать. В начале войны он прибыл как резервист и претендовал на звание капрала кавалерии. Его фамилия значилась в списках, но никто, видимо, ничего о нем не знал, поэтому, когда формировалась рота, его, естественно, навязали мне.

– Он был eminence grise[48]за всеми жалобами на то, что обходы капитана нарушают неприкосновенность сержантской столовой.

– Так оно и было. Интересно, – сказал Клэр, деликатно меняя тему, – как ладили с моряками другие командос?

– По-моему, отлично. Они заставили своих офицеров придерживаться норм выпивки, установленных на флоте.

– Ручаюсь, что это противоречит уставу. – Помолчав, Айвор добавил: – Не удивлюсь, если мне не удастся избавиться от Людовича, когда мы прибудем в Египет.

Некоторое время они сидели молча. Потом Гай сказал:

– Становится холодно. Пойдем в бар и забудем хоть на один вечер про корабль.

В баре они обнаружили Берти и Эдди.

– Теперь мы совсем трезвые, – сообщил Эдди.

– Только выпьем еще по одной, перед тем как пойти к девочкам. Добрый вечер, полковник.

Позади них возник Томми.

– Хорошо, – сказал он, – хорошо. Я так и думал, что найду здесь кого-нибудь из своих офицеров.

– Выпьете, полковник?

Да, конечно. У меня был чертовски трудный день в Саймонстауне, и я получил довольно тревожное сообщение.

– Подозреваю, что нам предстоит повернуться кругом и отплыть обратно, – сказал Клэр.

– Не то. Речь идет о нашем бригадире. О нем и начальнике штаба бригады. Их самолет вылетел из Браззавиля на прошлой неделе, и с тех пор о нем ничего не слышно. Кажется, оперативной группе Хука придется сменить название.

– Он найдется, – сказал Гай.

– Пусть поторопится, если собирается руководить нашей операцией.

– Кто теперь командует?

– В данный момент как будто я.

– Лампа Али-Бабы, – прошептал Клэр.

– Что?

– Ничего.

Поздно вечером Гай, Томми и Клэр вернулись на корабль. Эдди и Верти прогуливались по палубе.

– Протрезвляемся, – объяснили они.

После каждого второго круга они прикладывались к бутылке.

– Посмотрите, – сказал Эдди. – Надо будет купить. Называется «Команде».

– Это бренди, – сказал Верти, – порядочная дрянь. Вы не думаете, полковник, что следует послать его Олуху на крышу? (Так военные прозвали капитана корабля.)

– Нет.

– Единственное, что я еще могу придумать, это выкинуть бутылку за борт, пока нас не стошнило.

– Да, я бы так и сделал.

– А как же esprit de corps? Ведь оно называется «Командо»?

Эдди бросил бутылку за борт и следил за ней, перегнувшись через поручни.

– Кажется, меня все равно стошнит, – признался он.

Потом в крошечной каюте, которую он делил с двумя спящими глубоким сном коллегами, Гай долго лежал без сна. Еще рано было оплакивать Ритчи-Хука. Он был уверен, что этот неистовый алебардист в данный момент яростно пробивается через джунгли, чтобы «уничтожать и уничтожать» противника. Гай с глубокой любовью думал об отряде «Икс». Цветом нации иронически назвал их Йэн Килбэннок. А ведь он был недалек от истины. Какая-то героическая простота отличала Верти и Эдди. Айвор Клэр был совершенно другим человеком: язвительным, замкнутым, неисправимым. Гай вспомнил, как он впервые увидел Клэра в Риме в солнечный весенний день, среди кипарисов Боргезских садов, безупречно направляющего коня на препятствия, сосредоточенного, как монахиня на молитве. Айвор Клэр, подумал Гай, лучший цветок из всех. Он – квинтэссенция Англии, человек, которого Гитлер не принял в расчет.

Генерал-майор Уэйл занимал должность командующего сухопутными частями для проведения особо опасных операций. В бесчисленных официальных документах он именовался сокращенно КСЧООО; немногие старые друзья называли его Малышом. В субботу предпасхальной недели 1941 года он был вызван в военное министерство на еженедельное заседание военного совета при генерал-инспекторе. Уэйл направлялся туда, томимый дурными предчувствиями. Он не был информирован полностью о недавних катастрофах на Ближнем Востоке, но знал, что дела там идут отвратительно. На прошлой неделе пал Бенгази. О том, где собирается оказать сопротивление отступающая армия, никто, по-видимому, не имел ни малейшего представления. В четверг предпасхальной недели противник атаковал открытый фланг австралийских частей в Греции. Где эти части займут оборону, также никто не знал. В вербное воскресенье подвергся бомбардировке Белград. Однако Малыша в то утро занимали совсем иные мысли. Стоявший на повестке дня военного совета вопрос, в связи с которым понадобилось присутствие Малыша, гласил: «Будущее частей специального назначения, дислоцирующихся в Великобритании».

Восседавшие за столом заседаний представляли собой плеяду военачальников, облеченных могущественными полномочиями, носителей важных титулов: генерал-адъютант, генерал-квартирмейстер, начальник управления личного состава, начальник управления снабжения.

То были не седоголовые тупые ветераны, хранители английских традиций, а поджарые, средних лет, поддерживающие себя в форме мужчины – люди, делающие карьеру. «Члены суда, собравшиеся для вынесения смертного приговора», – подумал Малыш, сердечно приветствуя их.

Председательствующий генерал-лейтенант попросил:

– Будьте добры, Малыш, напомните нам точный численный состав ваших частей на данный момент.

– Во-первых, сэр, у нас были алебардисты.

– Но только до прошлой недели.

– И оперативная группа Хука.

– Та-ак, группа Хука. В каком она состоянии согласно последним данным? – Он повернулся к сидевшему слева генерал-майору, окутанному клубами дыма из трубки.

– По-видимому, никто так и не придумал, как их использовать на Ближнем Востоке. Операция «Барсук» отменена, конечно?

– Конечно.

– Конечно.

– Конечно.

– Вряд ли это их вина, сэр, – продолжал Малыш. – Сначала они потеряли своего командира, затем лишились десантных кораблей. Помните, когда они прибыли в Суэц, канал был закрыт. Их разместили в палатках в зоне канала. А когда канал открыли, эти корабли понадобились для переброски австралийцев в Грецию. Потом их перевезли по железной дороге в Александрию.