Люсеро погиб в месте, называемом Warabeili (Варабейли), в 800 километрах от реки, на поиски которой он отправился, но всего в 24 километрах от Харара.

К тому времени, как эта новость достигла Адена, было уже слишком поздно предупреждать Рембо.

Однообразие враждебной пустыни позволяет путешественнику освободить разум от всего, кроме самого необходимого. Единственный образ из отчета Рембо о его первом караване в Африке – кости, обглоданные стервятниками: «Двадцать дней на лошадях через сомалийскую пустыню». Он ничего не говорит о кочевых стойбищах, песнях его проводников и носильщиков, бесчинствах гиен или жизненно важной роскоши оазиса. Большинство недостающих деталей восполнены отчетом Альфреда Барде о том же маршруте.

Две недели спустя после выхода из Зейлы верблюды взобрались на плоскогорье, лежащее над обширной сомалийской равниной, в край туманных лесов и черных горных перевалов. На высоте 3000 футов[672] было почти прохладно. На горизонте появлялись и исчезали фигуры – в этой части Восточной Африки европейские путешественники никогда не прибывали куда-либо незамеченными.

Горы сменились травянистым плато, где паслись стада зебу. Нагорье Черчер было полузасушливо, но после сернистой пустыни казалось почти чудом пышной растительности. Этот благоуханный регион часто называют Африканской Швейцарией[673]. Рыжая почва возделывается бессистемно – несменяемые участки овощей, кофе, бананов, табака, шафрана, плохого хлопчатника и ката[674] со слегка хмельными листьями. Там были рощи апельсиновых, лимонных и миндальных деревьев, в основном некультивированных. Основным продуктом питания была дурра[675] (разновидность сорго). Когда бывали неурожаи дурры, наступал голод.

Проводники из племени исса вернулись на берег и были заменены представителями местных племен. Они прошли через первые деревни племени галла: соломенные хижины с коническими крышами, увенчанные глиняными горшками или страусиными яйцами для отпугивания злых духов. Женщины сидели у хижин, готовили топленое масло или пряли хлопок. Когда они заметили белого человека во главе каравана, они подошли к путешественнику, чтобы рассмотреть получше, приподнимали полы его одежды, чтобы увидеть, везде ли он белый.

Неожиданно в 3 километрах к югу показался Харар: рыжеватая масса на вершине и склонах холма. Издалека виднелись два приземистых серых минарета Запретного города и нескольких тощих сикоморов в основании отлогих «садов» (грубо обработанных полей). Его окружала полуобвалившаяся стена цвета рыжей охры, по-видимому, не ремонтированная со времен Средневековья. Это были совсем не те дивные сияющие строения из выбеленного солнцем камня, которые ожидали увидеть исследователи Восточной Африки, и все же радость завершения пути несколько смягчала чувство разочарования. Спустя годы в воспоминаниях некоторых путешественников город оставался прекрасным миражом, но сообщения большинства исследователей отражают подавленное разочарование. Ричард Бертон типично резок: «Многие пожалели, что подверглись опасностям, которых бы хватило и на три жизни, чтобы получить столь ничтожный приз»[676].

Рембо показал свои документы египетским охранникам и провел свой караван в город через Bab el Ftouh (Баб-эль-Фтух – Триумфальные врата).

Харар был столпотворением рыночных торговцев, ремесленников, нищих, прокаженных, бдительных египетских солдат и молодых рабов, замаскированных под путешественников (поскольку по англо-египетскому соглашению работорговля официально прекратила свое существование). Многие из рабов находились на стадии выздоровления после кастрации.

Рембо прошел через толпу любопытных, улавливая фразы на непонятных языках, вдыхая ароматы африканского базара – аппетитные запахи, которые открывали ноздри, только чтобы наполнить их нездоровым запахом сахарного тростника, экскрементов и разлагающейся плоти.

30 000 жителей Харара жили в приземистых домах с плоскими крышами из глины и камня, соседствующих с хижинами с коническими крышами, которые, казалось, пришли из сельской местности. Улицы были просто пространством между домами, испещренными потоками с окрестных холмов. Уборка улиц была предоставлена гиенам.

В Хараре было две школы, в которых учили арабскому языку, и примитивная больница, но египетская администрация не слишком о них заботилась. В шесть часов вечера ворота закрывались. Днем Харар был вполне спокойным, но пугающим по ночам местом, осаждаемый дикими животными, а в периоды голода – налетчиками из окрестных деревень.

Рембо встретил компаньон Барде Паншар, закаленный в боях ветеран Алжира, который стал бы ближайшим соратником Рембо и даже его соавтором, если бы малярия не заставила его уехать в Египет. Они, возможно, остановились бы на первое время в недостроенном доме возле центрального рынка, но незадолго до этого в распоряжение компании губернатором был передан «дворец» в египетском стиле возле главной мечети. Это было одно из немногих зданий выше одного этажа.

Дом Рауф-паши, который когда-то занимал египетский завоеватель Харара, представлял собой небольшую крепость в центре города. Единственная дверь дома выходила во внутренний двор. Грубая каменная лестница вела на верхний этаж. По ту сторону располагался огород, открытая кухня и приемная со скамьями, покрытыми красными подушками. Самодельные ставни были сработаны из разобранных упаковочных ящиков. Маленькие красные птички выпархивали из-под черепицы крыши из глины и тростника. Рембо и его греческий коллега выбрали комнаты на первом этаже с окнами, выходящими на главную площадь. Вдоль потолочных балок ползали плоские серые муравьи[677].

Первое описание Рембо Харара в письме от 13 декабря столь убого, что говорит больше о нем самом, чем о его новом доме. Теперь уничижительное «и др.» стало одним из его ключевых слов: «Коммерческие продукты в этом регионе – кофе, слоновая кость, шкуры и др. Это высокогорная область, но она не бесплодна. Климат прохладный, но не вредный для здоровья. Все европейские товары импортируются на верблюдах. Здесь предстоит много работы».

Первое сообщение домой из Харара было менее экспрессивно, чем телеграмма с другой планеты. Два месяца спустя Рембо слегка приукрасил свой рассказ: «Не думайте, что в этом регионе совсем отсутствует цивилизация. У нас есть армия, артиллерия и кавалерия (египетская), а также их командование. Все точно так же, как в Европе, за исключением того, что все они – стая собак и бандитов. […] Единственный предмет крупной торговли – шкуры животных, которых доят, пока они живы, а затем обдирают с них шкуры. Еще есть кофе, слоновая кость и золото; ароматические вещества, ладан, мускус и др. К несчастью, мы находимся за 240 миль [на самом деле 200][678] от моря, и транспортировка слишком дорога».