– Чумба-лилалей! Ла! Ла! Ла!..

– Мальчишка! – гремело сзади. – Тупой ушибленный недоумок! О, Мадонна, почему я не застрелил тебя еще под Изонцо, безмозглый сопляк? Позор нации, горе Италии, несчастье всего мира!..

Из-за плеча выглянула небритая физиономия бывшего капрала Кувалды с выпученными рыбьими глазами. Надув щеки, возгласила трубно:

– Тебя покарает История! Изменник! Жалкий ничтожный предатель!..

Князь, не глядя, щелкнул пальцем по лысой голове. Кувалда, отскочив, засопел обиженно.

– Я же как лучше хотел! Дикобраз, слушай, ты хоть Балеарские острова не отдавай, это же наследие Древнего Рима, наш флот сможет доминировать…

– …На дне морском, – поморщился бывший берсальер. – Ты хоть однажды в трюм спускался? У римлян на веслах и то лучше выходило. Как бы не заставили контрибуцию платить.

– Видишь! Видишь! Видишь! – возопил Кувалда, подпрыгивая словно мячик. – Видишь, что натворил? Пока правил я, настоящий мужчина, Италию все боялись, я был страшный, ужасный, демонический!..

Князь, спрятав письмо в конверт, потянулся за другим.

– А тебе сказали, демонический, сколько Италия продержится в случае блокады? Нефти-то у нас нет. И у Гитлера нет. Я насчет весел недаром намекнул…

Сзади вновь засопели.

– Твои линкоры можно только продать. Сталин уже попросил «Джулио Чезаре»…

Кувалда горько и безнадежно завыл – кладбищенскому псу на зависть.

– Зато появилась надежда, что наш нейтралитет в будущей войне признают. Мы просто никому не нужны. Отсидимся, как в пещере на склоне Кавеозо. А может, за это даже заплатят…

– Торгаш!..

– …По крайней мере, голода на Юге можно будет избежать.

– Ладно! – лысая голова возникла вновь. – Делай, что хочешь, только не отдавай Балеары. Испанцам сейчас не до них, а британцам пообещай уйти из Абиссинии, без меня вы там все равно не продержитесь.

Алессандро Руффо ди Скалетта поднял вверх указательный палец:

– Не отдам – обменяю. И знаешь на что? Вот на эту тупую задницу.

И вновь щелкнул великого Дуче по лбу.

Второе письмо…

* * *

«…Когда видишь в зеркале не себя, а незнакомого, не слишком приятного и симпатичного (и старого! да, старого, Сандро!) человека, вначале просто не веришь. Кажется, что сейчас проснешься, прогонишь кошмар чашкой крепкого „галапагос-эспрессо“ и полетишь на съемочную площадку – ругаться с режиссером, рычать на партнеров и улыбаться обожателям. И мой ушедший мир не исчез в бездне Времени, а где-то рядом, в одном шаге. А когда понимаешь, что все взаправду, рука сама тянется, нет, пока не к пистолету, к бутылке бурбона. Я не нужна никому, Сандро, и прежде всего самой себе. Но это дела мои, которые никому не интересны, кроме, может, одного тебя. Напишу о том, что важно. Фрэнк Синатра (ты его не знаешь, работает на радио и немного поет) начал кампанию в поддержку Свободной Италии. Это необходимо, потому что не для одних лишь фермеров Среднего Запада мир заканчивается за ближайшей водокачкой. Обитатели Беверли-хиллз ничуть не умнее. Люди должны, наконец, узнать, что Италия – не только пицца и Аль Капоне. Я тоже делаю, что могу, выступаю, даю интервью, и, кажется, уговорила нашего общего друга Джона Форда снять о том, что у вас случилось, фильм. Нужен хороший сценарист, но ты, Сандро, далеко и сценарии твои совсем другие.

Вероятно, скоро я навещу Старый Свет, в том числе, конечно же, твою Италию. Хотелось бы увидеться, однако настаивать не буду, знаю, что ты очень занят. Но если постучишь в дверь моего номера – открою. В нашу последнюю встречу ты подарил мне пластинку Гершвина. Возьму ее с собой. Помнишь, Сандро? „Вдруг сердцу показалось, будто любовь шепнула несколько слов, хоть слов не слышно было…“ Неправда, мы оба услышали, но не захотели понять. Ничего уже не вернуть, не воскресить Прошлое, но можно просто посмотреть друг другу в глаза…»

1

– Перекурю, – выдохнула Рената, падая на огромный кожаный диван. – Компанию составишь, твердокаменный?

Лейхтвейс, не отвечая, присел рядом. На протянутую сигаретную пачку даже не взглянул, и только через несколько секунд, сообразив, покачал головой.

– Спасибо, не буду.

Совсем рядом, в двух шагах, кружил шумный людской водоворот. «Гранд-отель» на Рю Скриб, огромный холл, место случайных встреч и вечных прощаний. Гости исчезали в проеме стеклянных дверей, им навстречу спешили новые, улыбались, хмурились, удивлялись… Жизнь торопилась, никуда не уходя. Без остановки, без перерыва, без оглядки…

– Ты его хоть узнал? – поинтересовалась девушка, докурив сигарету до половины. – Этого Лекса?

Таубе улыбнулся.

– Как не узнать? Майор Вансуммерен, гордость нашей картотеки. А вот то, что он тебя узнал, уже интересно. Серьезный человек!

Рената пожала плечами.

– Мы разрабатываем его, он разрабатывает нас. Будни разведки! Кобель драный, который мой здешний шеф, уверен, что майор и есть тот самый Жозе Кинтанилья, шпион-призрак. Даже если и не так, все равно – живая легенда. Теперь бы не оплошать со списками агентуры. Если удастся скопировать, выберу себе новый мотоцикл.

Повернулась, скользнула взглядом:

– А тебе дам взаймы, чтобы купил приличный костюм. Выглядишь, как бедный родственник из провинции. Тебя в таком виде и в жиголо не возьмут. Разве что я, и то под настроение.

Кошка наглела на глазах, шипела, цеплялась за плечо когтистой лапой, но Лейхтвейса это не задевало. Невелик труд прищемить такой хвост. Его костюм – летный комбинезон, а со всем прочим в небе разберемся.

– Как думаешь, нам стоит соглашаться?

Рената сразу же стала серьезной. Достала из пачки новую сигарету, повертела в пальцах.

– В Испании война, а на войне больше платят. Я бы рискнула. Не только из-за денег, Ко-лья. Мы с тобой похожи, ты любишь летать, я – ходить по краю, по самой кромке, на цыпочках… В воровки бы подалась, но шпионом интереснее. Тайна! Вот они, люди, смотри! Десятки их, сотни, и никто ни о чем не подозревает. А мы с тобой, Ко-лья, знаем. Вот это и есть моя высота! Понимаешь?

Он улыбнулся.

– Пожалуй, да. Но в небе все равно лучше!

* * *

…Женщина из его сна – очень красивая, в длинном светлом платье с тяжелым колье на высокой шее. Прическа под Бэт Дэвис, чужое странное лицо, очень знакомые глаза.

– Зачем вам моя дочь? Вас Марек прислал? Передайте, чтобы он оставил девочку в покое.

Лейхтвейс стоял у порога. Коридор и дверь, быль и небыль, явь и навь, жизнь и небытие, Прошлое и Грядущее. Проще всего не отвечать, повернуться и молча уйти.

«Тебе нечего там делать, мой Никодим!»

Та, что незримо стояла рядом, держала за плечо костлявой рукой.