Крейг уселся рядом с ней, взял за руку, словно доктор пациентку. Почему все-таки у него такие загрубевшие ладони? Если всю жизнь корябать мелом на доске, мозолей не наживешь. Слова Крейга потекли прямиком ей в сознание — мирра, экзотическое благовоние, слова, ничего не значащие, бессмысленные почти, но сердце трепетало, им внимая.

— Я понял, какое место займешь ты в моей жизни, едва увидел тебя в первый раз. Прошлой ночью я не хотел оставаться, но меня тянуло к тебе, тебя — ко мне, я не мог противиться этой власти, возможности узнать тебя ближе, быть с тобой. А как ты держишь в пальцах сигарету, как ты курила, лежа поперек кровати… Я не устоял.

Он говорил, а его рука тем временем почти невесомо опустилась на ее колено. Андреа видела и понимала, что он делает, но не противилась, потому что сама хотела этого. Шершавая ладонь цепляла петли нейлоновых чулок, продвигаясь все выше между ног, и вот он уже ласкает не чулки, а нежную кожу бедра и паха, твердый, уверенный в себе палец касается потайного, там, под ее лучшими шелковыми трусиками. Плотское наслаждение огненным штырем вонзилось в позвоночник, но что-то иное, более древнее, атавистическое воспротивилось греху. Оттолкнув любовника, Андреа вскочила на ноги и закатила ему пощечину. Ударила так, что у самой ладонь загорелась, и ответным пламенем вспыхнула его щека. Вот и все — дверь с грохотом захлопнулась за ее спиной.

Но прошло несколько часов, и Андреа вернулась высматривать Крейга снизу, со двора. В окнах профессорской квартиры было темно. Тогда она выяснила у консьержки адрес его дома и побрела туда. Ждала напротив, все в том же наряде, в каком явилась на чай, даже косметику не смыла. В полдвенадцатого свет переместился наверх, за стеклом эркера мелькнула Марта, задернула занавески. Зажглась лампа в холле. Парадная дверь распахнулась, и вышел Льюис с таксой на поводке. Андреа пересекла улицу и настигла Крейга в узком проходе между двумя припаркованными автомобилями. Напугала, словно выскочивший из кустов хулиган.

— Прошу прощения, — сказала она, извиняясь разом и за пощечину, и за свое внезапное появление.

— Вероятно, я сам напросился, — ответил он, не сбавляя шаг.

— Ты обманывал меня, — нагоняя его, сказала Анна.

— Обманывал, — признал он. — Но что я мог поделать?

Пес трусил между ними, человечьи ссоры вовсе его не интересовали.

— Ты хоть понимаешь, каково мне? — пожаловалась она. — Двадцать четыре года я была замужем. Ты — всего-навсего второй мужчина в моей жизни.

Она солгала с такой легкостью, что сама себе поверила. Крейг резко остановился. Пес продолжал бежать легкой рысцой, натянул до отказа поводок, нехотя вернулся, обнюхал ноги этих странных человеков.

— Откуда я мог это знать? — тихо спросил Крейг. — Ты ничего не рассказывала о себе. А сам я… ну да, я что-то почувствовал. Меня тянуло к тебе. Любой мужчина поступил бы точно так же на моем месте. Я хотел тебя, и я тебя взял. И при чем тут мое прошлое, мой брак, твое прошлое и твой брак. Мы жили той минутой.

— А сегодня днем?

— И опять-таки я ничего не мог поделать с собой. Ты так сексуальна.

— Твоя жена, — пробормотала она. Слова царапали горло. — Она выглядит… выглядит очень…

— По части прагматизма, логики, эффективного руководства ей равных нет. Пойми, Андреа, Марта управляет и своей, и моей жизнью, как научным экспериментом. Моя карьера, моя работа — в чем их главная цель? Достичь пределов логики, вершины рационализма. Ведь я математик. Но порой, прости меня, Господи, я не могу обойтись без страсти, загадки. Без юмора, в конце концов!

Они двинулись вперед. Пес натянул поводок, радуясь, что стронулись, наконец, с места. Добравшись до футбольного поля, Крейг спустил пса.

— Мне казалось, ты знаешь, на что идешь, — сказал он.

— Я знала, на что иду. Не знала, с чем имею дело.

Сильный порыв ветра чуть не сшиб их с ног, распахнул макинтош Крейга, накрыл волосами, как вуалью, нос и рот Андреа. Крейг осторожно убрал волосы ей за ухо, обхватил ладонью ее затылок и притянул ее лицо к своим губам. Они снова целовались, как в ту ночь. Андреа сунула руку ему под пиджак, сквозь рубашку гладила спину. Такса вернулась, описала вокруг них круг, фыркнула и убежала снова.

С этого момента роман продолжался по согласованным правилам. Самое долгое свидание за весь первый семестр у них было в тот раз, когда Марта, отказавшись явиться на традиционный воскресный ужин для членов кафедры, пораньше отправилась спать, а Льюис, не засиживаясь за портвейном, подъехал на велосипеде к жилищу Андреа и оставался у нее до двух часов ночи. В его апартаментах в колледже стояла кровать, так что порой они проводили семинар прямо там. Пока было тепло, можно было отправиться на садовый участок; Льюис оказался увлеченным садоводом (вот отчего так загрубели его руки, он вечно рылся в земле, что-то окапывал, пересаживал); Андреа читала ему черновики своих работ, пока он трудился, а потом они тискались на деревянном полу сарая, среди лопат и вил. Иной раз вечером, если ей становилось невмоготу, она подкарауливала Крейга во время прогулки с собакой и вместе с ним отправлялась в темную, продуваемую ветром ночь. Пес весело носился, а они, как могли, устраивались на скамейке. Порой свет фар от проезжавшей машины освещал парочку, и Льюис вскидывался, как испуганная лань.

Потом наступили холода, и пришлось согреваться на заднем сиденье его автомобиля — Крейг припарковывал его подальше от дома. Поводок пса зажимали дверцей автомобиля, и в момент экстаза, прижавшись лицом к запотевшему от ее дыхания стеклу, Андреа видела перед собой вопрошающую мордочку таксы.

Трудно было поверить, что все это происходит на самом деле, что она соглашается на это. Крейг любил всякие штучки. Например, ролевые игры. Поначалу они казались глупыми и даже несколько противными, но, втянувшись, Андреа уже не испытывала отвращения. Нет, никакого извращения в этом нет, выдумка стимулирует желание, а значит, это практически нормально.

На лето Крейг уехал в Штаты, валяться на берегу вместе с Мартой, проводить время со всем ее американским семейством. Андреа безвылазно сидела в Кембридже и работала, чтобы не думать о нем. Лежа без сна по ночам, она пыталась понять, что же с ней происходит, и поначалу никак не могла разобраться в этой смутной и необоримой потребности в Льюисе, а потом поняла — и поняла, что знала это с самого начала: ее мать, сын и муж умерли, и она осталась пустой, без какой-либо зацепки в жизни. Льюис, ее учитель и наставник, наполнил эту пустоту, «привязал» ее к чему-то. Но оттого что она поняла психологический смысл происходящего, легче ей не стало. Более того: теперь она яснее сознавала, чего ждет от Льюиса, и сознавала, что никогда не получала этого во всей полноте, но еще может получить… еще есть надежда.

Марту она поначалу воспринимала как единственную помеху на пути к своему личному счастью, но однажды сообразила, что присутствие Марты придавало интенсивности их отношениям. И Льюис, и она сама наслаждались своим шпионским романом, тайными свиданиями, встречами украдкой под покровом ночи, запретным плодом.