– Итак, про урон, наносимый союзниками фашистской промышленности, вы из прошлого ничего наверняка вспомнить не можете, – подвел черту Иосиф Виссарионович. – Что же – в этот раз они разрушают и важные с военной точки зрения объекты, и жилые кварталы. Хотя немцы наносят им достаточно серьёзные потери.

– Товарищ Сталин! – не вытерпела Мусенька. – Почему мы не переходим границу Польши. Ведь эта передышка даст немцам возможность собраться с силами и построить серьёзную оборону!

– Мы обратились к правительству Польши, находящемуся сейчас в Лондоне, с предложением принять участие в освобождении их страны, которое планируем начать в самое ближайшее время. Пока продолжаются переговоры, начинать наступление я считаю преждевременным. Зачем нам нужны смерти наших солдат, если достаточно вооружить польских патриотов и снабдить их всем необходимым! Винтовок или снарядов не так уж трудно сделать ещё, а вот вырастить человека и научить его воевать – значительно труднее, – неожиданно повернул разговор Иосиф Виссарионович. – Кроме того, нам тоже требуется время для перевооружения танковых частей новой техникой. Оказывается, фашисты приготовили новинки, бороться с которыми тридцатьчетвёркам будет тяжело.

– «Тигр» и «Пантера», – пробормотал я.

– Это условные названия – повернулся ко мне Сталин. – Вы не могли не знать их раньше, но не предупредили о появлении у противника столь серьёзной техники.

– В тонкостях танкостроения я не разбираюсь, а то, что, встретившись с КВ и Т-34, фашисты обязательно попытаются обзавестись аналогичными боевыми машинами – очевидно. Наши военспецы и без знаний из будущего способны это предсказать.

– В том-то и дело, что наши специалисты предугадывают, а вы знаете наверняка.

– Не наверняка, – бросилась на мою защиту Мусенька. – Всё сейчас идёт совсем не так, как в прошлом варианте развития истории. Тогда в сорок первом наша авиация испытывала жесточайший голод в самолётах – целые полки безлошадных лётчиков ждали от промышленности тех же истребителей, а заводы по их производству ехали на восток в застревающих на каждом полустанке эшелонах.

В этот момент в комнату вошла Бю. Она была одета не в военную форму, а в обычное ничем не примечательное платье из шерстяной ткани. Улыбнулась нам, кивнула и уселась на стул рядом с Иосифом Виссарионовичем, положив свою руку поверх его. Просто – этакая хозяйка дома. Мы с моей лапушкой больше минуты пучили на неё глаза, пока наконец не переварили ставший очевидным факт.

– А что? – обрела наконец дар речи моя ненаглядная. – Женатые мужчины вообще живут дольше, потому что за ними есть кому присмотреть. Вы хоть расписались? – повернулась она к Сталину.

Тот кивнул и снова посмотрел на меня:

– Если даже не знаете ничего конкретного, рассказывайте обо всём подряд. Не только факты, а ощущения, отношение к происходящему, к курсу партии, к событиям в стране и мире.

– Ну-у… – протянул я. – Рухнула колониальная система и началась куча национально-освободительных войн.

– Да тьфу на тебя, Субботин, – огорчилась Мусенька. – Сдались тебе эти чужие войны! Нам нужно сконцентрироваться на своих проблемах, а не на том, что происходит за тридевять земель. Вот, например, необходимо перестать рекламировать любые сладости, особенно конфеты, и дать широкую дорогу производителям мёда. А то, знаешь, сколько в стране развелось диабетиков! В регистратурах поликлиник целые стеллажи с карточками, помеченными цветными кодами, а этот, как его, инсулин, стал стратегическим медикаментом, без которого часть населения обречена на мучения или даже смерть.

Да уж, умеет удивить моя сливочная! Товарищ Сталин даже посмотрел на меня понимающим взглядом.

– Ладно, ладно, пусть будет мёд, – согласился я. – Но его производство крайне трудно организовать без использования частника, потому что пасечное хозяйство невозможно вести без хозяйского присмотра. Даже, если полстраны заставить ульями – толку от этого не будет. Тут требуется принятие ответственных решений на самом близком к производственному процессу уровне и наказание за нерасторопность должно следовать неотвратимо по всем законам дикого капиталистического рынка.

– Намекаете на кризис системы управления, в результате которого наша страна проиграла в борьбе с мировой буржуазией?

Мы с Мусенькой дружно кивнули.

– Понимаете, мы не знаем, как правильно управлять государством, – стал объяснять я. – Зато почти всю жизнь видели, как им не надо управлять. По радио, по телевизору или в газетах у нас в стране все было зашибись, а в жизни постоянно чувствовались следствия перекосов, допущенных на самом верху. То с хлебом перебои, то на прилавках вместо мяса одни жилы и кости. Гнилая картошка или башмаки фасона позапрошлого века. Покупка стройматериалов и их доставка – приключение, о котором рассказывают внукам. Деньги как регулятор отношений работали плохо, потому что, кроме средств на счетах предприятий, требовалось ещё и выделение фондов – то есть разрешение на поставку тех или иных видов комплектующих. И кругом один сплошной дефицит. Тысячи тонн выплавленной стали, а купить велосипед можно несколько раз в году, когда их завезли, но ещё не раскупили. Очередь же на приобретение автомобиля – это долгие годы ожидания. Как, впрочем, и очередь на получение квартиры.

– И ещё обидно было от того, что за границей, в странах, проигравших войну или освобождённых нашей армией, жили лучше, чем в Советском Союзе. Имею в виду, так называемые страны народной демократии, где мы насадили прокоммунистические правительства, которые постоянно «поправляли» и подкармливали за счёт своего терпеливого народа, – поддержала меня Мусенька. И тут же спохватилась: – Ой, что-то мы развспоминались про свои обиды на Советскую власть, а ведь и потом сердились и на новых русских, и на олигархов, и на президентов. Особенно из-за маленьких пенсий и платных медицины и образования. То есть они не сплошняком были платными, но уровень бесплатных отставал от тех, что за деньги. Хотя я в этом совсем запуталась, потому что и в государственных больницах тоже приходилось платить за некоторые процедуры.

– Капитализм у нас начали строить в начале девяностых, – пояснил я. – И это тоже не далось сразу. Сначала расцвела преступность, потом непонятным образом многие заводы оказались у частников после раздачи населению каких-то мутных ваучеров, которые нужно было куда-то вложить. Якобы в акции, по которым будет начисляться процент, но только этот процент оказался несущественным. В общем – я и сам не понял, как, но в недавнем прошлом народное достояние оказалось в руках тех, кто быстрее остальных суетился, зная нужные ходы. У нас от этого периода осталась обида за то, что построенные на народные средства предприятия оказались у мошенников и проходимцев.

– Знаете что? – раздражённо сказал Сталин. – Хватит уже ходить вокруг да около с разного рода намёками да недоговорками. Выкладывайте ясно и связно всё, что известно вам о событиях будущего, о причинах, по которым наша страна вернулась к капиталистическому пути развития.