Подавляющее число пасхальных яиц вышло из мастерской Генрика Вигстрёма и его предшественника Михаила Евлампиевича Перхина.

Этот «исключительный мастер бижутерии, который умел делать сложнейшие вещи»[691], родился в 1860 году в деревне Окуловской Шуйской волости Петрозаводского уезда Олонецкой губернии, самостоятельно освоил ремесло златокузнеца, а уже 24 января 1884 года его записали подмастерьем по золотых дел мастерству Петербургской ремесленной управы.[692] Михаил Евлампиевич Перхин ещё совсем молодым человеком поразил Фаберже своей пытливостью, страстью доискиваться глубин в мастерстве, искусными творениями, их изумительным совершенством и законченностью, блестящей техникой работы с благородными металлами. С 1886 года по самый день смерти, 28 августа 1903 года, он, гениальный самоучка, был фактически главой золотых дел мастеров фирмы. С 1888 года Михаил Евлампиевич имел собственную мастерскую, вначале располагавшуюся на Большой Морской улице, 11, а затем перемещённую в 1900 году в правое крыло третьего этажа выросшего на Большой Морской, 24, особняка Фаберже. Поскольку Перхин соединял в себе громадную трудоспособность, доскональное знание дела и редкую настойчивость в преследовании и остроумном решении определенных часто им самим технических задач, он высоко ценился фирмой и пользовался редким авторитетом среди подмастерьев.[693] С середины 1890-х годов знаменитый мастер не только был вписан в купцы второй гильдии, но и получил личное почётное гражданство.

Именно мастерской Перхина поручали тончайшие чеканные и гравёрные работы, удивительные по красоте и изяществу оправы изделий, выточенных из нефрита на Петергофской гранильной фабрике или же сделанных умельцами Екатеринбурга и Колывани из уральских и сибирских камней. В ней (а производство это было очень значительное) делались лучшие золотые работы фирмы. Недаром здесь в 1891 году виртуозно исполнили по восковой модели скульптора Обера монументальные серебряные каминные часы, поднесённые членами разветвлённого семейства Романовых императору Александру III и его супруге по случаю серебряной свадьбы самодержавной четы.

Архитектор Леонтий Бенуа не поскупился на творческую фантазию, выполняя пожелания тридцати двух великих князей и великих княгинь, а также герцогов и принцев с их супругами, и в избытке поместил вокруг циферблата 25 очаровательных фигурок путти. Шаловливые крылатые мальчуганы, кокетливо изогнувшись, разыгрывают неслышный уху людей концерт небесной музыки, в их ручках зажаты трубы, горны и большой барабан. Но при этом они не забывают о своих основных обязанностях и, соответственно, держат свои грозные орудия: луки и колчаны с острыми стрелами, брачные факелы и венки.

Михаилу Евлампиевичу Перхину (а над наиболее ответственными заказами он работал сам) пришлось воплощать в серебре не только многочисленных амурчиков, но и непременных двуглавого орла, венчающего всю сложную композицию, и грифона, служащего гербом рода Романовых. Особенно хорош грифон: голова орла помещена на мощное тело льва. Клюв широко раскрыт, и из него как будто несётся беззвучный грозный клёкот. Крылья высоко подняты, когтистой шуйцей грифон ухитряется сжимать короткий меч, а десницей придерживает щит с гербами Российской императорской и Датской королевской семей. Качество литья, чеканки и гравировки невольно поражает своей законченностью и редкостным совершенством исполнения (см. рис. 28 вклейки).

Дар ближайших родственников так понравился монарху, что он велел поставить часы в Голубом кабинете Аничкова дворца, а в 1902 году овдовевшая к тому времени императрица Мария Феодоровна давала эту дивную работу фирмы Фаберже на памятную выставку в доме фон Дервиза.[694] Согласно выставленному счёту, Карл Густавович Фаберже получил в 1891 году за эти часы 18 585 рублей, а спустя столетие, на аукционе Кристи, проведённом в 1996 году в Нью-Йорке, пожелавший остаться неизвестным покупатель выложил за уникум 1 650 000 долларов.[695]

Под рукой Михаила Евлампиевича рождались цветы и растения, не только виртуозно исполненные, но и, несомненно, похожие на свои природные прототипы, причём делались они сначала из золота с эмалью, с дополнением драгоценными алмазами, а затем и с использованием поделочного камня. Талантливейшие воспроизведения даров Флоры вставлялись в так искусно выточенные из горного хрусталя стаканчики, что создавалась полная иллюзия налитой в них кристально чистой воды. Этот приём возник от несомненного заимствования и творческой переработки знаменитых дювалевских букетов – гордости Галереи Драгоценностей Императорского Эрмитажа.

Однако работе умельцев «осьмнадцатого столетия» отнюдь не уступают прелестные золотые васильки изумительного оттенка тёмно-синего цвета благодаря нанесённой на лепестки эмали, с изящными тычинками и пестиком, увенчанными розовыми бриллиантами, гармонично сочетающиеся с золотыми, подвижно собранными из множества деталей метёлками овса, легко колеблющимися от малейшего дуновения воздуха (рис. 29 вклейки).[696] Наверно, дивно хороши были исполненные в 1901 году «четыре фиалки эмалевых с листьями».[697]

Идея применения камня в имитации нежных созданий природы возникла, как вспоминал Бирбаум, когда к Фаберже «принесли в починку букет хризантем, вывезенный из дворца богдыхана, после занятия его европейским десантом. Хризантемы были исполнены из кораллов, белого нефрита и других камней; листья из серого нефрита, стебли были сделаны из квадратных пучков проволоки, обмотанных зелёным шёлком. Каждый лепесток цветка незаметно укреплялся проволокой к чашечке цветка».[698] Однако не исключено, что мысль дополнить драгоценный металл деталями, вырезанными из поделочных камней, могла мелькнуть у Карла Густавовича Фаберже при воспоминании о букетах, виденных им в Вене.

В мастерской Михаила Евлампиевича Перхина создавались и отрабатывались в различных материалах и всевозможные фигурки. Прелестные чарки-слоники с хоботом-ручкою, варьирующие датский орден Белого Слона (ибо принцесса Дагмара из королевского семейства этой европейской страны стала русской императрицей и матерью последнего самодержца), не только вытачивались из самых разных камней, в том числе и из чёрного обсидиана, но делались и в металле, а в глазках животных искрились розочки-алмазы или посверкивали алые, как будто налитые кровью, гранаты-альмандины, столь ценимые самим Карлом Фаберже за красоту, удивительную игру и большую твёрдость.[699]