Однако в краткосрочном плане политика Пугина в отношении нефти и газа дала впечатляющие результаты. Не прошло и двух десятилетий после крушения советского монстра, как Россия вернула былую значимость на мировой арене. И хотя Путин постепенно отказался от значительной части демократических преобразований, осуществленных во времена Ельцина, мне хочется верить в слова Михаила Горбачева, сказанные в августе 2006 года: «Россия изменилась так сильно, что повернуть вспять уже невозможно».

Нельзя отрицать, что Путин избирательно поощряет расширение рынка и укрепляет принцип верховенства закона. Он поддержал радикальный пересмотр законодательства, унаследованного от советской системы. Роль судей и судов в России, печально известных своей продажностью, была пересмотрена с целью устранения взяточничества и политических манипуляций. Законы, принятые в 2001 году, отменили массу бессмысленных с экономической точки зрения требований к бизнесу — лицензии, проверки и сертификаты — бюрократических проволочек, которые открывали простор для коррупции. (Должности в бюрократических структурах, несмотря на низкую зарплату, пользовались огромным спросом.) Права собственности за последние годы расширились, хотя борьба вокруг права покупать и продавать землю обусловлена теми же пережитками коммунистической идеологии, что и в Китае. За исключением посягательств на власть Кремля, люди в России свободны — они вправе перемещаться с места на место, устраивать собрания и пользоваться всеми внешними атрибутами демократического общества.

Можно сказать, что на сегодняшний день в России существует рыночная экономика, но в отсутствие полного верховенства закона. Львиная доля самых ценных активов находится в руках государства или союзников Кремля. Политический контроль подкреплен контролем основных средств массовой информации, а в прочих СМИ «поощряется» самоцензура. Путин и его политика остаются чрезвычайно популярными. Народ редко возражает против происходящего. По-видимому, хаос ельцинской демократии, в том числе дефолты, которые уничтожили сбережения людей, оставил крайне неприятный осадок. Опрос общественного мнения в 2006 году показал, что почти половина россиян ставит материальное благополучие выше свободы и прав человека — демократия и свобода слова для них не самое важное. Выбирая между демократическими свободами и экономической нестабильностью времен Ельцина и стабильностью и авторитаризмом при Путине, большинство россиян пока предпочитает Путина.

Меня это огорчает, но не удивляет. Вероятно, мы на Западе были излишне оптимистичны, ожидая быстрого преображения людей, которых 70 лет воспитывали в духе коллективизма. Как сказал Горбачев (Financial Times от 12 июля 2006 года): «Экономике крупнейших западных держав понадобились десятилетия и даже века, чтобы сформироваться и созреть. Россия менее 20 лет назад рассталась с тоталитарным государством, опирающимся на централизованное планирование. Этого мало для осуществления преобразований даже для нас». Однако история говорит о том, что ограничение политической свободы может надоесть русским точно так же. как хаос 1990-х годов. В этом отношении человеческая натура предсказуема. Перспектива известна, вопрос лишь во времени.

После дефолта 1998 года российская экономика оправилась куда быстрее, чем предполагали аналитики. Реальный ВВП на душу населения значительно превысил докризисный уровень. Уровень безработицы, который в 1998 году составлял около 13%, в начале 2007 года не превышал 7%. Инфляция снизилась до однозначных чисел после максимума 127% в июле 1999 года. Валютные резервы выросли с $8 млрд в конце 1999 года почти до $300 млрд в 2007 году. Значительная часть внешнего долга выплачена.

Эти достижения — в основном результат колоссального повышения цен на нефть и газ. Пятая часть прироста номинального ВВП в период с 1998 по 2006 год приходится на возросшую стоимость экспортируемых нефти и газа. Однако доступ к «золотому дну», которое представляют собой природные ресурсы, редко можно получить без фаустовской сделки. Те. кто вершит судьбы российской экономики, стоят перед сложнейшей дилеммой: быстрое повышение обменного курса рубля может привести к голландской болезни, а приобретение иностранных активов для сдерживания роста рубля при определенных условиях может вызвать инфляцию. И то. и другое сводит на нет значительную часть экономических достижений России после распада Советского Союза.

Симптомы голландской болезни налицо уже сейчас. С ростом объемов экспорта нефти и газа рубль дорожает, что негативно сказывается на несырьевом экспорте. В период с 1 99S по 2006 год курс рубля го отношению к валютам торговых партнеров России повысился вдвое с учетом инфляции. Результаты вполне предсказуемы: в неизменных ценах объемы экспорта всего, за исключением нефти и газа, росли в два раза медленнее, чем экспорт нефти и газа.

В полной мере сознавая опасность голландской болезни и видя, какой урон она нанесла экономике многих стран — членов ОПЕК, русские сражаются с ее последствиями. Стандартное средство от этого недуга — покупка иностранной валюты на внутреннем рынке и таким образом сдерживание роста курса национальной валюты. Задача данной тактики — устранить или хотя бы смягчить негативное воздействие удорожания национальной валюты на конкурентоспособность отечественных товаров. Центральный банк России тратит огромное количество рублей на покупку долларов и евро.

Но это приводит к наращиванию денежной базы, которая является основой всех показателей денежной массы, и чревато инфляцией. В период с 1994 до конца 2006 года денежная масса — наличные деньги плюс банковские депозиты — увеличивалась на 45% в год. Отношение денежной массы к ВВП росло на 35% в год[54]. То, что даже довольно высокий показатель российской инфляции, достигающий почти 10% в год, намного меньше прироста отношения денежной массы к ВВП, безусловно, озадачивает и тревожит российские монетарные власти, которые опасаются нового всплеска инфляции.

Разумеется, Центральный банк России, как и любой центральный банк, может не только выпускать деньги, но и уничтожать их. Для этого он продает рублевые долговые обязательства населению, а доход уничтожает. Однако возможности у Центрального банка России ограниченны из-за отсутствия широкого рынка рублевых долговых обязательств и развитой банковской системы — наследие СССР, где роль данных институтов была весьма незначительной. В отсутствие инструментов для изъятия и уничтожения избытка рублей (он образуется в результате покупки центральным банком долларов и другой иностранной валюты) России вскоре придется сократить покупку валюты, что ускорит подорожание рубля и вызовет рецидив голландской болезни.

Министр финансов Алексей Кудрин и его коллеги занимаются этой проблемой с 2004 года. Они устанавливают долгосрочную цену на нефть, при превышении которой дополнительные доходы направляются в так называемый стабилизационный фонд, управляемый Министерством финансов. Средства из этого фонда могут инвестироваться только в определенные иностранные активы (в основном они идут на погашение внешних долгов). Приобретение иностранных активов за счет предусмотренного бюджетом «избыточного» дохода от экспорта нефти в иностранной валюте позволяет избежать наращивания денежной базы, а следовательно, снижает угрозу инфляции. К весне 2007 года этот фонд превышал $117 млрд <97% средств фонда составляла иностранная валюта, причем одна половина приходилась на доллары США. а другая — на евро). С точки зрения российских политиков, такой стабилизационный фонд плох тем, что он лишает их доступа к значительным денежным средствам. Хотя с бурным ростом доходов от продажи нефти и газа ощутимо возросли и правительственные расходы, Кудрину пока удается сдерживать попытки полировать за счет поступлений от экспорта сырьевых ресурсов. Я несколько раз встречался с Кудриным на совещаниях министров финансов и глав центральных банков стран «Большой семерки». Это весьма знающий и способный человек, однако, боюсь, он ввязался в слишком тяжелую битву. Мне непонятно, в какой мере он влияет на Путина в вопросах, не касающихся решения финансовых проблем.