Его крики усилили панику, и в одно мгновение двор опустел, остались только моряки, карета и Хэл. Катинка истерически кричала и всхлипывала, но Сакина ударила ее по лицу.

— Тише, жеманная дура, или я дам тебе причины вопить!

Катинка подавилась и замолчала.

— Аболи, втащи Ван де Вельде в карету. Он и его жена отправляются с нами, — приказал Хэл, и Аболи приподнял грузное тело губернатора и швырнул в дверцу. Тот приземлился на полу и дергался, как насекомое на булавке. — Альтуда, приставь острие к его сердцу и будь готов пронзить его по моему слову.

— Жду этого с нетерпением! — крикнул в ответ Альтуда, поднял Ван де Вельде и посадил напротив жены. — Куда нанести удар? — спросил у него Альтуда. — Думаю, в жирное брюхо.

Ван де Вельде в суматохе потерял парик, лицо его было жалким, массивное тело дрожало от страха.

— Не убивай меня. Я могу тебя защитить, — взмолился он, а Катинка снова принялась плакать и причитать. На этот раз Сакина только крепче прижала ее, поднесла кинжал к ее горлу и прошептала:

— У нас есть губернатор, и ты нам не нужна. Я могу тебя убить.

Катинка подавилась очередным всхлипом.

— Дэниел, грузи порох и лишнее оружие, — приказал Хэл, и все это грудой навалили в карету. Элегантный экипаж — не фургон и низко осел на пружинных подвесках.

— Хватит! Больше она не потянет, — остановил Аболи последние бочонки с порохом.

— По одному человеку на каждую лошадь! — приказал Хэл. — Парни, вы не наездники: не пытайтесь брать лошадь на абордаж. Вы упадете и сломаете шею, что, конечно, не важно, но ваша тяжесть сломает спину бедным животным, когда мы и мили не проедем, а вот это важно. Хватайтесь за узду, и пусть лошадь тащит вас за собой.

Все разбежались по сторонам упряжки и схватились за упряжь.

— Оставьте мне место по правому борту, парни! — крикнул Хэл, и Сакина даже в возбуждении и спешке рассмеялась, услышав морское словцо. Но моряки поняли Хэла и оставили ему одну лошадь.

Аболи сел на свое место. В карете Альтуда грозил Ван де Вельде, а Сакина держала кинжал у белого горла Катинки.

Аболи развернул упряжку и крикнул:

— Давай, Гандвейн! Пора уходить. Гарнизон в любой момент очнется.

Не успел он это сказать, как послышался выстрел, из дверей казармы выбежал офицер, размахивая дымящейся пистолью. Он кричал:

— К оружию! Ко мне, первый взвод!

Хэл задержался только для того, чтобы зажечь фитиль своей пистоли от факела, бросить факел на дорожку из пороха и убедиться, что порох загорелся. Дымное пламя побежало назад, к двери арсенала, в коридор, ведущий к пороховому погребу. Хэл сбежал по ступенькам во двор и бросился к перегруженной карете, которую Аболи вел по кругу, направляясь к воротам.

Он уже почти добежал и уже тянулся к упряжи передовой серой, когда Аболи вдруг крикнул:

— Гандвейн, сзади! Осторожней!

Из двери, где он спрятался со своими псами при первых же звуках тревоги, показался Хьюго Барнард. Он спустил обеих собак и науськивал их на Хэла:

— Взять, взять, ату!

Собаки молча, бок о бок, понеслись вперед, огромными прыжками покрывая расстояние, как гончие, преследующие зайца.

Предупреждение Аболи дало Хэлу время повернуться к собакам лицом. Те действовали как команда: одна попробовала вцепиться в лицо, вторая в это время нацелилась на ноги. Хэл ударил первую собаку, когда та была еще в воздухе, и пробил шею в том месте, где она переходит в плечи. Под тяжестью летящей псины лезвие пробило легкие, сердце и застряло в кишках. Даже мертвая, собака ударила Хэла в грудь, и он пошатнулся.

Вторая псина, прижавшаяся к земле, пока Хэл не восстановил равновесие, впилась зубами ему в ногу сразу под коленом и опрокинул его. Хэл плечами ударился о камень, но когда он попытался встать, собака уперлась всеми четырьмя лапами и снова опрокинула его. Хэл почувствовал, как ее зубы скользнули по кости его ноги.

— Мои собаки! — закричал Барнард. — Ты убиваешь моих дорогих подружек!

С обнаженной саблей в руке он бросился на выручку псам. Хэл снова попробовал встать, и снова собака стащила его вниз. Барнард добежал до них и поднял саблю над незащищенной головой Хэла. Хэл заметил это и откатился в сторону. Лезвие ударило о камень и высекло облако искр.

— Ублюдок! — взревел Барнард и снова поднял саблю. Аболи повернул упряжку и погнал ее прямо на Барнарда. Надсмотрщик стоял спиной к карете и был так поглощен схваткой с Хэлом, что не видел ее приближения. Он уже приготовился ударить Хэла, когда заднее колесо задело его бедро и отбросило Барнарда в сторону.

С огромным усилием Хэл сел и, прежде чем собаке снова удалось уронить его на землю, нанес удар по основанию шеи, проведя лезвие под углом, как тореадор, находящий шпагой сердце быка. Животное издало болезненный вой, выпустило ногу Хэла, закружилось и упало на камни, слабо дергая лапами.

Хэл едва успел встать, как на него накинулся Барнард.

— Ты убил моих красавиц!

Горе свело его с ума, он, не владея собой, нанес безумный рубящий удар, который Хэл без усилий отвел, так что сабля пролетела в дюйме над его головой.

— Грязный пират, я изрублю тебя на куски!

Барнард наносил удар за ударом. Хэл, все с той же очевидной легкостью отражая их, негромко сказал:

— Помнишь, что ты и твои собаки сделали с Оливером?

Он сделал ложный выпад слева, заставив Барнарда открыться в центре, и нанес быстрый как молния удар.

Лезвие вошло в тело под грудиной и на половину своей длины вышло из спины. Надсмотрщик выронил саблю и опустился на колени.

— Я расплатился за Оливера! — сказал Хэл, нажал ногой на грудь Барнарда и вытащил саблю. Барнард упал и лежал рядом со своими умирающими собаками.

— Давай, Гандвейн! — Аболи с трудом сдерживал шестерку: крики и запах крови испугали лошадей. — Склад!

Прошло всего несколько секунд с тех пор, как он запалил пороховую дорожку, но, когда Хэл посмотрел в ту сторону, он увидел вырывающиеся из дверей арсенала облака едкого голубого дыма.

— Быстрей, Гандвейн! — негромко позвала Сакина. — Быстрей!

В ее голосе звучали такие беспокойство и озабоченность, что Хэл почувствовал вдохновение. Даже в таких страшных обстоятельствах он подумал, что впервые слышит, как она произносит его прозвище. Он побежал. Собака глубоко прокусила ему ногу, но ее клыки не разорвали ни крупных сосудов, ни сухожилий, потому что Хэл обнаружил, что, если не обращать внимания на боль, бежать вполне можно. Промчавшись через двор, он ухватился за упряжь первой лошади. Лошадь замотала головой и закатила глаза, так что стала видна розовая подкладка, но Хэл держался крепко, и Аболи дал лошадям волю.

Карета, раскачиваясь и гремя, пролетела в ворота, миновала мост над рвом и выкатилась на площадь. Неожиданно позади раздался громовой взрыв, и оттуда, как тропический шквал, ударила волна горячего воздуха. Лошади в ужасе заржали и понесли; Хэла приподняло в воздух. Отчаянно вцепившись в упряжь, он оглянулся. Над двором возвышался столб дыма, он вращался, прорезанный языками пламени, и в нем мелькали какие-то обломки. В середине этого водоворота разрушения на высоте в сто футов по воздуху плыло человеческое тело.