быть предельно осторожен, — Добавила сестрица, — Хотя бы сейчас, когда от тебя зависит все.

— Неужели ты переживаешь за меня? — Ухмыльнулся Джеррет.

Ремора даже не улыбнулась.

— Да, — Отрезала она, — Потому что ты безумное и легкомысленное недоразумение.

— Наконец-то мы поговорили по душам, — Адмирал сложил руки на коленях, — А то до этого я думал, что худшая черта во мне — это то, что я рыжий.

— Прекрати вести себя как ребенок! — Рявкнула на него Ремора, — Неужели ты не понимаешь, насколько все серьезно!?

Джеррет убрал с лица глупую улыбку и заглянул сестрице в глаза:

— Если ты думаешь, что я ничего не понимаю, то ты заблуждаешься. Я потерял не меньше твоего — я остался без ветувьяра, без королевства, без корабля. Да даже без штанов! — Он понял, что сорвался на крик, — И именно я должен каким-то образом все это вернуть. Но я всю жизнь разрушал, Ремора. Я громил корабли и резал вражеским морякам глотки. А строил всегда Тейвон.

Он заметил, что чем дольше Ремора слушала его слова, тем растерянней становилось ее лицо. Было даже как-то непривычно видеть сестрицу такой — не сосредоточенной и холодной, а бесконечно грустной и беспомощной.

— Я же вижу по твоим глазам, что ты смотришь на меня, а хочешь видеть его! — Не сдержался Джеррет, — И я бы тоже этого хотел — чтобы он занял мое место и разобрался в этом безумии. Но Тейвона больше нет. И я должен стать им — человеком, которым я никогда не был и, возможно, не смогу быть.

Он судорожно выдохнул и приказал себе замолчать. Слишком много необдуманных слов уже сорвалось с его языка. Они и без того никогда не были близки с Реморой — не стоило делать эту пропасть еще глубже.

— Я знаю, что ты сможешь, — Растерянно изрекла Ремора, — Только будь осторожен. Я не могу потерять еще и тебя.

Джеррет хотел бы, чтобы эти слова были правдой, но Ремора лгала. Не могла не лгать. В своей жизни она по-настоящему не любила никого, кроме Тейвона — даже Эйден не удостоился от нее такого чувства. А Джеррета она и вовсе ненавидела, но теперь у нее никого, кроме него, не осталось. Вот и приходилось делать вид, что ветувьяр брата ей хоть сколько-нибудь дорог. Джеррет не осуждал ее за это.

Он поднялся из-за стола и выглянул в окно. На улице было мерзко и сыро — совсем недавно прошел дождь, покрывший все дороги густой бурой грязью. Из этого окна не было видно ничего, кроме противоположной стены замка. Пристань была в другой стороне.

— Как здесь обстоят дела с кораблями? — Поинтересовался Джеррет, пытаясь выстроить в голове хотя бы подобие плана. Пока что не получалось ничего.

— Я… я не знаю, — Призналась Ремора, — Но… есть человек, который должен знать. И я надеюсь, он согласится помочь.

*

Стук в дверь вывел Рауда из оцепенения. Он не ожидал, что про него вообще кто-то вспомнит — с тем же успехом он мог стать призраком в этом замке — его не замечали, за ним не следили и в нем не нуждались. Капитан сходил с ума от скуки и уныния, что царило вокруг, пока кирацийцы и эделоссцы пытались сжить друг друга со свету.

Он поднялся с жесткой деревянной койки, застеленной меховыми шкурами, и с нарочитой медлительностью отпер низкую деревянную дверь.

Если бы Рауд знал, кто к нему пожаловал, он шевелился бы гораздо бодрее.

На пороге стояла принцесса Ремора — столь же прекрасная, как и печальная. Глаза ее, словно покрытые коркой льда, тут же уставились капитану в душу, вынуждая отступить его на шаг назад:

— Чем обязан?

— Мне нужно поговорить с вами, — Тревожно озираясь по сторонам, заявила она и, не дожидаясь разрешения, шагнула в его комнату.

Рауд опешил, но гостью все-таки принял. По виду Реморы было понятно, что женщина отчаянно нуждалась в помощи, но неужели ей больше не к кому было пойти?

Конечно, не к кому. Ее брата — короля — убили во время обряда, а жирного свина она явно ненавидела не меньше, чем Рауд. Но что капитан мог ей предложить?

Ремора осмотрелась по сторонам и подошла к небольшому окошку. Рауд не торопил ее — принцессе, видимо, нужно было собраться с мыслями. К тому же, капитан мог смотреть на нее вечно, лишь бы она оставалась рядом с ним.

— Я пришла просить вас о помощи, — Вымолвила она, не сводя глаз с туманной дали, что виднелась из окна.

— Что я могу для вас сделать? — С готовностью отозвался Рауд.

Он не знал, куда себя деть — усесться при гостье на стул было бы неуважением, хотя стоять истуканом посреди комнаты тоже казалось глупым.

— Я понимаю, что моя просьба прозвучит как бред сумасшедшей, — Ремора повернулась к нему, — Вы вправе отказать мне и можете даже рассмеяться мне в лицо, я все пойму…

— С чего вы взяли, что я стану так себя вести? — Не понял Рауд.

— Я пришла просить помочь не себе, — Ремора пристально посмотрела на капитана, — А Кирации. Я знаю, что вы гвойнец. Но еще вы единственный, кто предложил мне помощь в этом аду. И я подумала…

— Вы правильно подумали, — Зачем-то выпалил Рауд. Эта женщина толкала его на предательство, а он… соглашался? — Ничего, что было бы связано с интересами Гвойна, я в этом монастыре не вижу.

— Вы еще не знаете, о чем я.

— О чем бы меня не просила красивая женщина, я готов сделать это, — Решительно заявил Рауд.

Ремору упомянутый вскользь комплимент ни капельки не впечатлил. Она вообще казалась капитану ледяной статуей — прекрасной и холодной, но словно неживой.

— Я доверяю вам, — Настороженно добавила она, — И полагаюсь лишь на вашу честь. Надеюсь, у северян она имеется.

— В достатке, — Кивнул Рауд, — Так что я должен сделать?

Ему казалось, что Ремора отправляет его на прогулку по тонкому льду с завязанными глазами — она не говорила толком, чего хочет, и это настораживало. Если дядюшка узнает, что он ввязался в какую-то ерунду из-за юбки, это будет дорого ему стоить. Впрочем, Рауд и без того был по уши в дерьме — пасть ниже было попросту некуда.

— Я объяснила бы вам, но есть человек, который сделает это лучше меня. Я лишь скажу, что хочу лишить Лукеллеса трона. Он не принадлежит ему. Кирация — страна воинов и честных людей, а не лживых торгашей.

Глаза ее вспыхнули, и тут-то Рауд понял, что у этой неприступной красавицы все-таки были чувства —