— Ищешь кого-нибудь, мальчик?

Это была девица, которая только что сошла со сцены. Не обращая на нее внимания, я добрался до стойки и сел на табурет рядом с ним.

— Бутылку «Будвайзера», — сказал я бармену, кладя на стойку бумажку.

Когда я повернулся и взглянул на Амоса, который смотрел стриптиз, я испытал потрясение. Он постарел. Невероятно постарел и поседел. Волосы сильно поредели, а кожа обвисла, как у глубокого старика.

Когда он поднес стакан ко рту, я заметил, что руки у него дрожат. Я попытался сообразить. Он не мог быть таким уж старым. Ему самое большее пятьдесят с хвостиком. Но когда я увидел его глаза, то все понял. Он был кончен, и для него осталось только прошлое. Он перестал мечтать: после бесчисленных неудач в душе у него поселилась гниль. И он мог только опускаться все ниже и ниже до самой смерти.

— Здравствуй, Амос, — негромко сказал я.

Он поставил стакан, медленно повернул голову и устремил на меня слезящиеся воспаленные глаза.

— Отвяжись, — пьяно прохрипел он. — Это моя девушка танцует…

Я глянул на сцену и увидел рыжую женщину, знававшую лучшие времена. Они стоили друг друга: оба отчаянно, но плохо боролись — и проиграли.

Я подождал, пока не стихла музыка, и снова заговорил:

— Я могу тебе кое-что предложить, Амос.

Он повернулся ко мне.

— Я уже сказал твоему человеку, что не хочу.

Я уже был готов встать и уйти от запаха несвежего пива и рвоты на свежий ночной воздух. Но я не сделал этого, и не только потому, что дал слово Форрестеру. Я не мог уйти, потому что Амос был отцом Моники.

— Я рассказал Монике об этой работе. Она очень обрадовалась.

Он засмеялся и хрипло сказал:

— Моника всегда была набитой дурой. Знаешь, она даже не хотела с тобой разводиться. Злилась страшно, а разводиться не хотела. Говорила, что любит тебя! — Я не ответил, и он снова рассмеялся. — Но я вправил ей мозги. Сказал ей, что ты — такой же, как я. Ты, как и я, ни одной шлюхи не пропустишь.

— Хватит об этом, — сказал я. — Это было и прошло.

Он грохнул стаканом о стойку.

— Нет, не прошло! — крикнул он. — Думаешь, я смогу забыть, что ты отнял у меня мою собственную компанию? Думаешь, я могу забыть, как ты перехватывал у меня все контракты, не давал начать новое дело? — он злорадно засмеялся. — Я не дурак. Думаешь, я не знаю, что твои люди все время следили за мной?

Я воззрился на него. Он спятил. Все оказалось гораздо хуже, чем я предполагал.

— А теперь ты являешься с фальшивым предложением, а? Думаешь, я тебя не раскусил? Снова хочешь убрать меня, понимая, что если они увидят мои чертежи, то тебе крышка?

Он слез с табурета и шагнул ко мне, размахивая кулаками.

— Все, Джонас! — заорал он. — Все! Слышишь?

Я соскочил со стула и схватил его за хрупкие старческие запястья. Он вдруг обмяк, уронив голову мне на плечо. Я увидел, что глаза его полны яростных слез из-за собственной беспомощности.

— Как я устал, Джонас, — просипел он вдруг. — Прошу тебя, не преследуй меня больше. У меня нет сил бежать…

Он выскользнул из моих рук на пол. Рыжая женщина, которая подошла к нам, закричала, и музыка стихла. Вокруг нас сразу образовалось кольцо людей, и в следующее мгновение кто-то грубо прижал меня к стойке.

— Что здесь происходит? — прорычал здоровый детина в черном костюме.

— Отпусти его, Джо, — проговорил Вайтел за спиной у вышибалы.

— А, это ты, — сказал он и отодвинулся от меня.

Я взглянул на Амоса. Дженни опустилась рядом с ним на колени, распуская узел галстука.

— Он отключился? — спросил я.

— Думаю, дело не только в этом. Похоже, у него жар, — ответила она. — Нужно отвезти его домой.

— Ладно. — Я вынул деньги и бросил сто долларов на стойку. — Это за мой столик.

Рыжая женщина смотрела на меня. Тушь текла по ее лицу вместе со слезами. Я вынул еще одну сотню и вложил ей в руку.

— Пойди утешься.

Подняв Амоса на руки, я поразился, до чего он легкий. Вайтел взял наши пальто и вышел за мной на улицу.

— Он живет в паре кварталов отсюда, — сказал он, пока я устраивал Амоса в машине.

Это оказалось грязно-серое здание. Две бездомные кошки стояли над открытыми мусорными баками, устремив на нас злобные желтые глаза. В таком месте болеть нельзя.

Шофер собрался было выйти и открыть заднюю дверь, но я остановил его.

— Обратно в отель.

Я обернулся и взглянул на Амоса. Я не стал относиться к нему иначе только потому, что он болен. Но меня не оставляло чувство, что, случись все иначе, на его месте мог бы оказаться мой отец.

Врач вышел из комнаты, качая головой. Дженни шла следом за ним.

— Утром он проснется в полном порядке. Кто-то угостил его приличной дозой амитала натрия.

— Чего?

— От него отключаются, — пояснила Дженни.

Я улыбнулся: моя догадка подтвердилась. Вайтел не оставил места для случайностей. Мне нужен был Амос, и Вайтел позаботился о том, чтобы я его получил.

— Здоровье у него подорвано, — добавил врач. — Слишком много виски и слишком мало пищи. Есть небольшой жар, но при должном уходе он быстро поправится.

— Спасибо, доктор, — сказал я, вставая.

— Всегда к вашим услугам, мистер Корд. Утром я еще раз его навещу. Да, мисс Дентон, вот таблетки. Давайте ему по одной каждый час.

Врач ушел. Я взглянул на Дженни.

— Подожди-ка. Тебе вовсе не обязательно дежурить у постели этого пьянчуги целую ночь!

— Ничего, — ответила она. — Мне не в первый раз сидеть с пациентом.

— С пациентом?

— Да. Разве я не говорила тебе, что я — медсестра?

Я покачал головой.

— Кончила колледж Святой Марии в Сан-Франциско, — сказала она. — В тридцать пятом году. Год я проработала медсестрой, потом уволилась.

— Почему?

— Устала, — ответила она, отводя глаза.

Я не стал допытываться. Это ее личное дело. Подходя к бару, я предложил:

— Выпьешь?

— Нет, спасибо. Послушай, нет смысла не спать нам обоим. Почему бы тебе не отдохнуть?

Я вопросительно посмотрел на нее.

— Со мной все будет в порядке. Высплюсь утром. — Она подошла ко мне и поцеловала в щеку. — Спокойной ночи, Джонас. И спасибо. По-моему, ты очень хороший человек.

Я засмеялся.

— Неужели ты думала, что я позволю тебе разгуливать по Чикаго в легком пальтишке?