Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всегда, — кивнула Айлин.
Из-за тонких стен послышался шум. Дженни улыбнулась.
— Похоже, там веселятся на славу.
— Корд приказал накрыть стол, — объяснила Айлин, — и прислал двух барменов. — Допив шоколад, Айлин поставила чашку на стол и встала. — Я пришла попрощаться.
Дженни вопросительно посмотрела на нее.
— Возвращаюсь на восток, — объяснила Айлин.
— Ясно, — произнесла Дженни и тоже встала, протянув Айлин руку. — Спасибо тебе за все. Я многому научилась у тебя.
— Я не хотела возвращаться в Голливуд, но теперь рада, что сделала это.
— Надеюсь, мы еще будем работать вместе, — сказала Дженни.
— Уверена, что будем, — ответила Айлин, шагнув к двери. — Если понадоблюсь тебе, пиши. Я с радостью приеду.
Она ушла, но вскоре дверь открылась снова. Эл Петрочелли из отдела рекламы просунул голову в приоткрытую дверь, в которую ворвалась музыка.
— Пошли! — сказал он. — Вечеринка закручивается! Корд прислал оркестр.
Дженни отложила сигарету и повернулась к зеркалу, поправляя прическу.
— Я сейчас.
Он уставился на нее.
— Ты собираешься идти в таком виде?
— А почему бы и нет? Съемки окончены.
Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
— Но, Дженни, детка, пойми: о банкете напишут в журнале «Лайф». Что скажут их читатели, если звезда нашей крупнейшей картины предстанет перед ними в штанах и широком черном свитере! Надо, чтобы им было на что посмотреть.
— Тот костюм я больше не надену, — упрямо сказала Дженни.
— Полно, детка! Я обещал им сладенькое.
— Если нужно, можешь дать им комплект фотографий.
— Сейчас не время показывать характер, — сказал Эл. — Ну, послушай, ты ведь была умницей. Только один раз, я прошу тебя.
— Все в порядке, Эл, — раздался голос Боннера у него за спиной. — Если Дженни не хочет переодеваться, пусть не переодевается. — Протиснувшись в тесную уборную, он адресовал ей свою симпатично-уродливую улыбку. — Думаю, для читателей «Лайф» это будет приятным разнообразием.
Эл обернулся к нему.
— Ну, как скажете.
— Итак, свершилось, — сказал Боннер, продолжая улыбаться Дженни, которая молча смотрела на него. — Я все время думал о тебе. Теперь ты станешь звездой.
Она снова промолчала.
— Но теперь трудно будет поставить что-нибудь, равное «Грешнице», — продолжал Боннер.
— Я не думала об этом.
— Разумеется. Ни ты, ни Джонас. — Боннер рассмеялся. — С чего бы это вам думать о таких вещах? Это не ваша работа, а моя. Джонас делает только то, что ему хочется делать. Может, следующий фильм он надумает снять только через восемь лет!
— Ну и что? — Дженни пожала плечами, спокойно встретив его взгляд.
Он хищно смотрел на нее.
— Давать тебе работу смогу я. Стоит тебе на время прекратить сниматься, и тебя забудут. — Он достал пачку сигарет. — Та мексиканка все еще работает у тебя?
— Да.
— И твой адрес не изменился?
— Конечно.
— Забегу к тебе как-нибудь вечером на следующей неделе. У меня есть несколько сценариев, которые мы могли бы просмотреть.
Она молчала.
— Джонас уезжает, — продолжал Боннер. — В Канаду по делам, — он улыбнулся. — И, знаешь, тебе повезло, что он не слышал ни одной из историй о тебе. Правда?
— Да, — вздохнула она.
— Возможно, зайду в среду.
— Будет лучше, если ты сначала позвонишь, — сказала Дженни непослушными губами.
— Да, совсем забыл. Конечно. Ничего не изменилось, правда?
Она снова взглянула ему в глаза и глухо ответила:
— Да.
Шагнув следом за ним к двери, она ощутила огромную тяжесть на душе. Ничего не изменилось. Все идет так, как шло всегда.
Первое, что она увидела, проснувшись — белье, развевающееся на ветру за окном. Запах тушеного мяса и капусты из кухни соседнего дома напомнил, что сегодня воскресенье. Оно всегда было одинаковым, только в детстве ей было веселее.
По воскресеньям, когда они с матерью возвращались из церкви, отец встречал их бодрым и улыбающимся. Его усы были аккуратно подстрижены, от бритых щек пахло туалетной водой. Он подбрасывал Дженни в воздух и ловил, а потом прижимал к себе с рычаньем: «Ну, как поживает мой Медвежонок Дженни? Много ли праведных чувств почерпнула она на этот раз в святых источниках церкви?»
Они оба весело смеялись, а иногда к ним присоединялась даже мама, приговаривая:
— Ах, Томас Дентон, разве подобает отцу говорить так с собственной дочерью, сея в ней зерна непослушания Божьей воле!
Тогда отец и мать были молодыми и веселыми. Они были счастливы и наслаждались солнцем, светившим над Сан-Франциско. После воскресного обеда отец надевал лучший синий костюм и вместе с дочкой отправлялся на поиски приключений.
Ничто не проходит так быстро, как воскресенья в детстве. Потом она пошла в школу, где поначалу очень боялась строгих сестер-наставниц в черных одеждах. Теперь она носила белоснежную блузку и синюю юбку, а ее круглое личико приобрело серьезность. Наставницы учили Дженни катехизису, и после конфирмации страх перед ними пропал. Постепенно Дженни стала относиться к ним как к учителям, которые вели ее к христианской жизни, и счастливые воскресенья детства уходили все дальше и дальше в прошлое, пока почти совсем не забылись.
Дженни лежала на кровати и вслушивалась в звуки воскресного утра. Сначала было совсем тихо, но вот послышался резкий голос матери: «Мистер Дентон, последний раз говорю: пора вставать и идти к мессе».
Голос отца был хриплым, слов Дженни не разобрала. Она мысленно видела, как он лежит на широкой мягкой постели, уткнувшись лицом в подушку, небритый и все еще хмельной от пива, выпитого вчера вечером.
— Я обещала отцу Хэдли, что в это воскресенье ты обязательно придешь. Если тебя не заботит собственная душа, то подумай хотя бы о жене и дочери! — снова услышала она голос матери.
Ответа не последовало. Хлопнула дверь: мать ушла на кухню. Дженни опустила ноги на пол.
По пути в ванную она заглянула на кухню. Стоявшая у плиты мать обернулась.
— Можешь надеть новую голубую шляпку, Дженни.
— Хорошо, мама, — ответила она.
Она тщательно почистила зубы, действуя так, как говорила сестра Филумена на занятии по гигиене, а потом посмотрела на свои зубы в зеркале. Зубы у нее были красивые. Белые, чистые и ровные.
Дженни нравилась чистота — в отличие от многих девочек из тех же бедных кварталов, которые мылись раз в неделю по субботам. Дженни принимала ванну каждый вечер, несмотря на то что воду приходилось греть на кухне.