Серьёзное разочарование Евгении маленькой состояло в том, что тётя Вера нередко сердилась на них с Ларой.

Не менее серьёзное расстройство взрослой — в том, что та ничего не позволяла для себя сделать. Сколько раз Евгения приглашала её в Париж — проще пересчитать все картины в Лувре! Вот мама с Ереванычем приезжали несколько раз в год, особенно после того, как Евгения переехала на площадь Италии. Люс к этому относилась нормально, у неё тоже постоянно гостили какие-то друзья — Париж город дорогой, все ищут, на чём сэкономить.

А тётя Вера так ни разу и не приехала — отговаривалась то работой, то Ларой. С Ларой и вправду было много забот, но так повелось с самого детства — можно уже и привыкнуть.

— Ты про эту Лару говоришь как про ребёнка, — удивлялась Люс. — А ей лет почти как нам!

Евгения не спорила с подругой, не пыталась ничего доказать — она просто любила Лару. Дай бог ей полюбить потом так же сильно собственного малыша — если он, конечно, будет. Евгения пока что не имела дел с мужчинами, боялась секса и опасалась, что не перенесёт родовых схваток. Люс хохотала: да о чём ты беспокоишься? Сделают тебе кесарево, раскроют как матрёшку — и достанут ещё одну, маленькую!

Семья деревянных матрёшек стояла у них в гостиной на книжной полке — и когда к Люс приезжали друзья, кто-нибудь обязательно собирал их, складывая одну в другую, а потом развинчивал заново, с восторгом и скрипом. Матрёшки вновь рождались на свет одна за другой, пока, наконец, не появлялась самая маленькая и бесплодная, гладкая, как жёлудь.

Стюардесса сообщила, что можно отстегнуть привязные ремни. Евгения поспешно достала с верхней полки портфель и запихнула туда свёрток.

Спящая красавица у окна неожиданно проснулась:

— Напитки ещё не привозили? — у неё был бас, как у Лары. Евгения вежливо сказала, что обслуживание пока не началось.

— Ложь свой портфель сюда, — девушка приглашающе похлопала рукой по свободному сиденью. Евгения послушалась. Она была благодарна девушке, хотя неправильная речь всегда вызывала у неё спазм брезгливости — как если бы она видела чужие волоски, прилипшие ко дну ванной. Эта грамматическая брезгливость — Евгения не сомневалась — досталась ей в наследство от тёти Веры Стениной. Мама была в этом смысле гораздо добрее — но она в целом была добрее к чужим людям, прощая им то, чего не терпела в родных. Для малознакомого человека мама готова была сделать всё, что попросят, — с улыбкой, с удовольствием! А вот повторить тот же номер для Евгении или бабушки — не дождётесь.

Получалось, что она смакует претензии к своей маме, ничуть не уступая в этом Ларе, вечно недовольной тётей Верой. Лара любила тётю Веру, но любить кого-то и быть им довольным — совершенно разные вещи. Вот и Евгения такая же. Эта мысль её странным образом утешила — Евгении часто хотелось быть такой же, как все, неотличимой деталью. Во всём, кроме главного.

Через проход от Евгении сидела семья из трёх пассажиров — четвёртым был младенец, кочевавший от матери к отцу и старшей сестре. Он сосредоточенно посасывал кулачок и смотрел на Евгению умными чёрными глазками. Евгения улыбнулась младенцу — вежливый человек должен восхищаться чужими детьми и животными и каждый раз проявлять к ним интерес при встрече. А вот Лару бесило, когда Евгения склонялась над незнакомой шавкой во дворе и чесала ей за ухом.

Стюардесса по имени Яна, которая заставила Евгению убрать портфель, катила по проходу тележку с напитками.

— Для вас водичку или сок? — спросила она вначале у соседки Евгении.

— Винишко, — в тон ответила девушка. И уточнила: — Красненькое.

Яна налила вино в пластиковый стакан — и Евгению обдало неприятным резким запахом. Она не пила алкоголь — можно сказать, и не пробовала. Мать однажды настояла, чтобы Евгения выпила бокал шампанского, и после этого у неё целый вечер болела голова.

— Мне воду, пожалуйста, — попросила Евгения.

Ей показалось, что соседка недовольно хмыкнула. Евгения решила не обращать на это внимания — она знала, что многие люди, испытывающие зависимость от алкоголя, осуждают тех, кто не пьёт. Возможно, им кажется, что непьющие люди претендуют на ту часть здоровья, которую теряют алкоголики, — хотя это, конечно, глупости.

Уж лучше думать про матрёшек. Или дочитать Хандке.

В семье через проход тоже разбирались с напитками — отец взял пиво, мать — красное вино, дочка — пепси-колу. Младенец не получил ничего и теперь тянулся к материному бокалу с таким вдохновенным лицом, как будто видел перед собой чашу Грааля.

Евгения ещё раз вежливо улыбнулась младенцу, который как раз мигрировал на колени к отцу, приговорившему своё пиво.

— Тебя как звать-то? — спросила девушка у окна. Евгения назвалась, как всегда, полным именем.

— А Женей можно?

Стиснув зубы, Евгения сказала, что если очень хочется, то можно.

— Ясно, — кивнула девушка. Её звали Даша, и она впервые побывала во Франции — в гостях у друзей, которые, как поняла Евгения, жили где-то в Лангедоке.

— Дыра дырой, — сокрушалась Даша. — Хотя природа красивая, лошади. Люблю лошадей, а ты?

Евгения сказала, что ей симпатичны все живые существа.

— Ясно, — опять кивнула Даша, но всё же решила уточнить: — И комары?

Тут рядом с ними очень вовремя припарковалась тележка стюардессы, окутанная тяжёлым духом разогретой пищи. Русское слово «дух», неожиданно пришедшее на ум Евгении, напомнило о тех многочисленных случаях, когда Ереваныч выгонял их с Ларой из комнаты за какую-то провинность, повторяя:

— И чтобы духу вашего здесь не было!

— Для вас — курочка или рыбка? — спросила Яна у Даши. Даша выбрала курицу. — А вам вегетарианское питание, — сказала стюардесса Евгении. — Придётся чуточку подождать.

— Ты мяса совсем не ешь, что ли? — удивилась Даша. Евгения терпеливо объяснила, что, если человек в самом деле любит животных, он не должен их есть.

— Ясно, — сказала Даша. Судя по всему, это было её любимое слово. Евгения жалела, что Даша проснулась — лучше бы дальше спала. — А я вот спокойно их ем. У французов в деревне был кролик, я его каждый день ходила гладить — а потом они из него сделали этот… как его… фритатуй. Очень вкусный! Ты, Жень, должна понимать — бог дал нам животных, чтобы мы ими питались.

Евгения не любила споров о вегетарианстве, а также о религиях и той особой роли, которую играет в мире Россия. Поэтому быстро кивнула, признав таким образом Дашину правоту, — и сняла раскалённую фольгу с порции овощей, которую принесла другая стюардесса.

Даша почувствовала себя обманутой — она рассчитывала на спор, в котором сможет блеснуть ещё какими-нибудь познаниями, а Евгения как будто хлопнула дверью у неё перед носом. Какое-то время соседка угрюмо жевала свою курицу, запивая вином, но вскоре снова принялась за Евгению:

— А ты в Париже чё делала?