Она остановилась. Лора все еще сидела с несчастным лицом и смотрела перед собой на поверхность стола.

— С тобой это происходит частенько, не так ли? — осторожно спросила Фрэнсис.

Лора кивнула. Из ее глаз выкатилось несколько слезинок, которые беззвучно покатились по ее толстым щекам.

«Что за ужасная девчонка», — подумала Фрэнсис сочувственно. Ее глаза напоминали глаза рыбы. При более близком рассмотрении оказалось, что у Лоры длинные, пушистые ресницы; но так как они были такими же светлыми, как и волосы, казалось — по крайней мере, на расстоянии, — что ресниц нет вовсе. Она сидела на скамейке как массивный, бесформенный мешок. Ее небольшой рот с узкими губами почти исчез между распухшими щеками.

— Извините, — выдавила она, — я знаю, что вела себя безобразно. Вы были так любезны, приняв нас здесь, а я вас постоянно обкрадывала… Я не могу прекратить есть. — Теперь она зарыдала уже по-настоящему. Ее тело тряслось и дрожало.

— Но, Лора, не думай о еде! — попросила Фрэнсис. — Проблема совсем не в этом. Меня беспокоит то, что ты, очевидно, несчастна. Что тебя так гнетет?

— Я не знаю!

— Ты боишься за своих родителей? Что с ними может что-то случиться?

— Не знаю…

— Может, ты часто вспоминаешь бомбардировки? Ту ночь, когда сгорел ваш дом?

— Правда не знаю, — плакала Лора. У нее потекло из носа, и она стала вытирать его рукавом ночной рубашки. Фрэнсис в последний момент подавила в себе возражение, которое уже вертелось у нее на языке.

— Не знаю. Я не думаю ни о чем другом — только о еде. Каждую минуту, днем и ночью, все мои мысли только о еде. Я поступаю неправильно, да? Ведь должна думать о своих родителях. Они сидят в Лондоне, под бомбами, и, наверное, с трудом выживают… Может быть, им даже нечего есть… — Она запнулась, потом неожиданно рассмеялась, но это был смех отчаяния. — Ну, вот опять! Еда! Возможно, у родителей совсем иные проблемы; но если я о них думаю, то спрашиваю себя прежде всего о том, достаточно ли у них еды.

Фрэнсис задумалась, потом сказала:

— В данный момент я не знаю, чем могу тебе помочь, но подумаю, обещаю тебе. А пока хочу попросить тебя только об одном: не делай этого тайком. В этом нет никакой необходимости. Хорошо? Может быть, я смогу тебе помочь, но ты должна быть откровенной со мной. Ты можешь попытаться?

Лора кивнула и вытерла слезы. Ее лицо было красным и опухшим.

— Я попробую, Фрэнсис. Спасибо.

— Марджори знает о твоей проблеме?

— Да. Но она просто дразнит меня. Постоянно говорит мне, что я толстая и противная.

— Я поговорю с ней. — Фрэнсис встала. — А сейчас надо идти спать. Или ты хочешь еще что-нибудь съесть?

— Нет. — Лора тоже встала.

Фрэнсис критически оглядела ее.

— Тебе нужно купить новую одежду. Ты уже… выросла из своих старых вещей. Ты будешь чувствовать себя лучше, если сможешь надеть что-то новое и красивое.

— Хорошо, — сказала Лора, и эта фраза прозвучала покорно и малоубедительно.

— А сейчас поднимайся наверх.

Фрэнсис посмотрела Лоре вслед, наблюдая за тем, как та неловко, с грацией суягной овцы, выходила из кухни. Внезапно она почувствовала себя совершенно без сил и опять села на стул, с отвращением глядя на пудинг и вспоминая вымазанные им пальцы Лоры. Было почти три часа ночи, когда Фрэнсис наконец заставила себя выбросить содержимое миски в мусорное ведро, поставить ее в мойку, выключить свет и отправиться спать.

На следующее утро она призвала к ответу сначала Аделину, потом Марджори.

— Минувшей ночью я застала в кладовой Лору, — сказала она Аделине, — готовую проглотить все, что попадет ей под руку. Мы с ней поговорили. Она призналась, что подобные ночные трапезы позволяет себе уже давно. И ты, Аделина, вероятно, в курсе. И не рассказывай мне, что не знала, кто по ночам уничтожает запасы! В этом случае ты бы без конца жаловалась и все сделала бы для того, чтобы выяснить, кто в этом виноват. Ты знала, что это Лора, и покрывала ее!

— Боже мой, но что же мне было делать! — запричитала Аделина. — Донести вам о бедной девчонке? Она и так столько всего пережила! Я была рада, что ей нравится моя еда, поэтому смотрела на это сквозь пальцы…

— Этим ты оказывала ей медвежью услугу. Лора больна. Ей нужна помощь, и тебе надо было непременно поговорить со мной.

Аделина не ответила, лишь плотно сжала губы. Выражение ее лица говорило о том, что все, о чем говорила Фрэнсис, она считает новомодной чепухой. Больна!.. У девочки здоровое чувство голода, и она ест немного больше, чем надо. И что с того?

С Марджори Фрэнсис говорила более резким тоном:

— Я слышала, что ты насмехаешься над своей сестрой. Ты называешь ее толстой и противной. Это так?

Марджори, сделав упрямое лицо, молчала.

— Я хочу знать, правда ли это, — повторила Фрэнсис.

Марджори подняла глаза и посмотрела на нее дерзким взглядом.

— А разве не так? — спросила она с вызовом. — Разве она не толстая и не противная? И не прожорливая? Скажите тогда, что вы о ней думаете!

— Марджори, довольно! Если ты будешь дерзко себя вести, то узнаешь меня с той стороны, которая будет тебе особо неприятна. Ты меня поняла?

В глазах Марджори появилась неприкрытая враждебность.

— Вы хотите меня побить? Не имеете права!

— Ты бы удивилась, если б узнала, насколько мало меня беспокоит, имею я на что-то право или нет… В любом случае, не стоит рисковать!

Марджори ничего не ответила.

— Так что отныне ты оставишь Лору в покое, — продолжила Фрэнсис. — Больше никаких колкостей, слышишь? И помни о том, что я буду пристально наблюдать за тобой. И даже не пытайся меня провести!

— Можно я пойду?

— Да, если мы договорились.

Марджори повернулась и молча вышла из комнаты.

В апреле греки капитулировали перед атаковавшими их немецкими войсками. Поспешившие им на помощь англичане вынуждены были начать отступление. Впервые с тех пор, как Уинстон Черчилль занял должность премьер-министра, на него обрушилась критика; его упрекали в том, что он не придерживается четкой линии, а лишь произносит громкие речи. К тому же в боях с немцами мало чего удалось добиться. Повсюду наблюдалось чувство отчаяния. В мае во время налета вражеской бомбардировочной авиации было разрушено здание нижней палаты. Многие расценили это событие как дурное предзнаменование.

В тот момент Фрэнсис, правда, меньше занимали мысли о возможном вторжении немецких войск; значительно больше она беспокоилась об Элис, от которой вот уже больше двенадцати недель не поступало никаких известий. Это было необычно и, по мнению Фрэнсис, не предвещало ничего хорошего. Она дважды писала на последний адрес. На первое письмо вообще не пришло никакого ответа. А на второе отреагировала хозяйка квартиры. В письме, написанном с умопомрачительными ошибками, она сообщила Фрэнсис, что супруги Селли в марте съехали с квартиры куда-то в Бетнал-Грин, на востоке города, так как мистер Селли нашел там место коменданта. Но она не знает их новый адрес.