Виктория обосновывала спешку «душевной жестокостью», которую проявлял ее муж по отношению к ней на протяжении двух десятков лет практически без какого-либо повода, и Джон безоговорочно согласился с этим. После этого Виктория опять ночи напролет лежала без сна и плакала в безнадежном отчаянии в свою подушку — ибо думала, что Джон будет противиться быстрому разводу и, таким образом, появится шанс для примирения. Ее глубоко ранило, когда она поняла, что он предпочел предстать единственным виновным лицом (хотя Джон, по ее мнению, на самом деле таковым являлся), чем на один день дольше оставаться с ней в браке. Он не затевал спор в отношении денег и, кажется, был готов отдать ей все, что у него было, чтобы только наконец получить свободу. Виктория в своем горе побежала к Маргарите, но та отреагировала чуть раздраженно.

Наконец наступило 23 июля, день, когда Джон и Виктория официально были разведены. Горе и разочарование в значительной степени подорвали способность Виктории проявлять такт и дипломатию. Вместо того чтобы представить отцу положение дел осторожно, щадя его, она неожиданно выпалила все за ужином.

— Отец, кстати, мы с Джоном сегодня развелись, — сказала Виктория, внезапно влезая в безобидную беседу о слишком холодном лете. После этого бросила салфетку и вышла из столовой.

Чарльз стал бледным как мел.

— Как? — спросил он неловко. Его рука, в которой он держал вилку, задрожала.

— Отец, мы ведь знали, что этот момент придет, — сказала Фрэнсис. — Просто это случилось несколько быстрее. Хорошо, что все уже позади.

— Моя дочь — разведенная женщина, — пробормотал Чарльз. Его дряхлое лицо, казалось, еще больше ввалилось. Фрэнсис про себя проклинала беспечность Виктории, с которой та выпалила свою новость. Лора сделала большие глаза.

— Виктория — разведенная женщина? — спросила она. — Но это плохо, да? Собственно говоря, ведь нельзя…

— Лора, боюсь, ты ничего в этом не понимаешь, — перебила ее Фрэнсис довольно резко. Девочка сжала губы.

— Я хочу подняться в свою комнату, — тихо сказал Чарльз.

Он решил встать, но ему это не удалось. Фрэнсис и Аделине пришлось поддержать его и практически отнести наверх по лестнице. В спальне они его раздели. Фрэнсис пришла в ужас, когда увидела тело отца. Он превратился в скелет. Выступали ребра и кости бедер. Морщинистые руки стали тонкими, как у маленького ребенка. На впалой груди росли редкие седые волосы.

— Завтра нужно обязательно опять вызвать врача, — сказала Фрэнсис, — отец выглядит хуже, чем при воспалении легких.

Чарльз открыл глаза.

— Мне не нужен врач.

— Он лишь произведет осмотр и скажет нам, как тебя лечить. Ты должен обязательно поправиться.

— Зачем? — спросил Чарльз.

Отец умер через два дня, в своей постели, во сне. С того вечера он больше не вставал. У врача после осмотра был встревоженный, тяжелый взгляд.

— Он очень слаб, — сказал он, — у него совсем нет сил. Тяжелая болезнь минувшей зимой полностью истощила его организм. Кроме того, мне не нравится его сердце. Ему нельзя волноваться. Нельзя напрягаться. Иначе вряд ли можно будет что-то сделать.

Последними словами, которые Чарльз сказал Фрэнсис, были: «Позаботься о Виктории». Это было, когда она принесла ему крепкий мясной бульон, сваренный для него Аделиной, покормила и хотела оставить одного, чтобы он поспал после обеда.

— О чем ты говоришь, отец? — спросила она.

— Позаботься о Виктории! — повторил Чарльз и закрыл глаза. Он хотел спать.

Фрэнсис подождала еще пару минут, прислушиваясь к его дыханию, которое показалось ей четким и мерным. Она оставила его одного, и в какой-то момент в течение последующих полутора часов его сердце перестало биться. Когда Фрэнсис вскоре пришла к нему, отец был уже мертв. Он лежал в том же положении, в каком она оставила его, но больше не дышал. Его рот был слегка приоткрыт, рука свисала с кровати.

— Отец! — выкрикнула Фрэнсис. Видимо, ее голос был громким и испуганным, поскольку сразу же прибежали все, кто находился в доме, включая Маргариту. Фрэнсис взяла Чарльза за руку; та была окоченевшей и очень холодной.

— Он умер, — произнесла она.

Виктория, тихо застонав, прошептала:

— О боже…

Аделина в ужасе вскрикнула. На лице Лоры отразилось выражение страха, а во взгляде Марджори угадывалась жажда сенсации. Маргарита никак не проявляла своих чувств, но в ее темных глазах отражалось участие.

— Это моя вина, — произнесла Виктория, — моя вина! Это…

— Глупости! — фыркнула Фрэнсис.

Но в действительности она была убеждена, что именно Виктория была виновата в том, что произошло. Она, конечно, ничего не могла сделать с тем, что отец так близко принял к сердцу ее развод, но ее бесконечные жалобы и причитания еще больше усугубили ситуацию; а своим необдуманным заявлением два дня назад Виктория усилила его переживания, которых ему следовало избегать. Когда-нибудь Фрэнсис ей все это выскажет, но не сейчас, не у постели умершего отца.

— Позвони врачу, Аделина, — попросила Фрэнсис, — он должен прийти и выписать свидетельство о смерти.

— Отчего он умер? — спросила Марджори.

— Я думаю, у него остановилось сердце, — ответила Фрэнсис. — Идите сюда, дети, посмотрите на него и проститесь!

Лора послушно подошла, а Марджори лишь энергично покачала головой, повернулась и выбежала из комнаты. На лестнице были слышны ее шаги, потом внизу хлопнула входная дверь.

— Когда она вернется, пусть пеняет на себя, — раздраженно сказала Фрэнсис.

Но Маргарита спокойно сказала:

— Она еще маленькая. То, что здесь произошло, ей слишком тяжело воспринимать.

— Бедный мистер Грей, — пробормотала Лора. Она в упор смотрела на исхудавшего, старого человека; ее руки с толстыми пальцами вцепились в спинку стула. — А когда его похоронят?

— Я должна поговорить со священником, — сказала Фрэнсис. Затем добавила: — Я еще каким-то образом должна известить Джорджа и привезти его сюда. На сей раз он должен будет покинуть свое уединенное жилье.

Но Джордж не должен был ничего и никому. Он и не думал расставаться с выбранным им самим уединением даже на один день. Как он вдруг встретится с чужими людьми после того, как вот уже двадцать пять лет общался только с сестрой?

Фрэнсис поехала в Стейнтондейл, чтобы сообщить брату о смерти Чарльза и взять его с собой; но он сказал, что не поедет с ней. При этом был так спокоен, будто не сомневался в том, что она его поняла, или же ему было безразлично, поняла она его или нет. Фрэнсис не удалось уяснить для себя, насколько тронула Джорджа смерть отца. Его выражение лица абсолютно не изменилось, когда она сообщила ему об этом. Он, как всегда, был отрешен от всего мира, находясь в коконе, которым опутал себя и который защищал его от безумия.