В это мгновение Каландрилл стал больше чем человек. Он стал орудием в руках Молодых богов, воплощением порядка в противоположность хаосу и человечности, вступившей в схватку с жестоким разрушением.

И тогда он уверовал в то, что выиграет эту битву, пусть даже ценой собственной жизни. Это сейчас неважно. Важно — не дать пробудиться Фарну. Он забыл о жизни, о любви к Ценнайре, о Брахте и о Кате, он думал только о победе, о победе над Рхыфамуном, о том, что нельзя допустить пробуждения Фарна.

Он издал боевой клич и бросился вперед, занеся над головой меч, как средоточие гнева Молодых богов.

Рхыфамун воздел руки и выстрелил в него магией, но Каландрилл отбил ее мечом. Мавзолей вибрировал, но теперь природа вибрации изменилась, атмосфера наполнилась страхом. Пол начал трескаться, стены обваливаться; где-то обрушилась колонна, и в воздух взмыло зловредное облако. Каландрилл не видел, как позади него за край гроба схватилась бледная рука, ногти заскрежетали по его стенке, но в следующее мгновение рука упала. Каландрилл наступал, думая только о победе.

Злость, сверкавшая в глазах Рхыфамуна, сменилась неуверенностью, затем ужасом. Колдун отступал, Каландрилл наседал. Черные языки пламени выстреливали в него, в грудь били молоты, волосы горели, кожаные доспехи тлели. Колдун пригоршнями швырял в него заклятия, в мгновение ока спалившие бы любого смертного. Но Каландрилл наступал. Меч был ему и щитом, и орудием гнева, и маяком надежды. Он чувствовал в нем силу, бессмертную силу богини; он чувствовал в нем праведную мощь всех Молодых богов. Но это еще не все. В этом мече была и сила людей — яростное мужество Брахта, суровая решимость Кати, безграничная преданность Ценнайры и вера Очена. Каландрилл неумолимо шел вперед.

Рхыфамун отступал. На его красивом, но злобном лице проступило отчаяние. Колдовство его было бессильно против клинка. Колдун зашатался, оперся рукой о растрескавшуюся колонну, так и не произнеся до конца очередного заклятия. С диким криком Каландрилл бросился вперед с высоко поднятым мечом.

— Нет! — взревел Рхыфамун, но клинок опускался все ниже и ниже, уже не встречая колдовского сопротивления.

Он обрушился ему на лицо и разрубил череп пополам. Рхыфамун застонал. Это был страшный долгий стон по потерянной надежде и несбывшейся мечте.

Каландрилл почувствовал сильную болезненную отдачу в ладонях и запястьях и приступ отвратительной тошноты, словно он коснулся квинтэссенции ужаса и зла, стоящего выше человеческого понимания. Но уже в следующее мгновение пришло облегчение и радость победы. Это было как звук трубы, возвещающей победоносное окончание битвы. Что-то вышло из него, словно после того, как дело было сделано, сила оставила его, — Каландрилл вновь стал самим собой. На мгновение он ощутил в себе пустоту; мертвое тело Рхыфамуна, мерцая, исчезало. Оно не пропадало как обычно, плоть и кости не превратились в прах. Рхыфамун просто испарился, словно с его поражением магия, которая позволяла ему так долго цепляться за телесную оболочку, ушла в небытие. Предсмертный крик его стих, и от него остался только пустой окровавленный халат. Здесь, в оккультном царстве, в эфире, Каландрилл чувствовал, что душа колдуна повержена и что больше он никому угрожать не будет. Рхыфамун воистину умер.

Он наклонился и подолом золотистого халата стер кровь с меча, сунул его в ножны и повернулся к товарищам.

Ценнайра бросилась к нему и крепко прижала к себе; Каландрилл даже испугался, что сейчас она его раздавит.

— Я боялась, он тебя убьет, — прошептала она ему в губы.

— А я боялся, что ты умрешь, а я бы этого не вынес, — ответил он.

И все исчезло. Остались только они вдвоем, и они стояли, прижимаясь друг к другу. Вдруг издалека до них долетел голос Брахта:

— «Заветная книга» у нас, враги мертвы. Так, может, уберемся отсюда подобру-поздорову, пока тут все не развалилось и нас не засыпало?

Каландрилл высвободился из объятий Ценнайры и огляделся — мавзолей потерял свое великолепие. Теперь они находились в мрачном жалком склепе, образ которого на мгновение он уже видел до этого. Роскошный саркофаг превратился в самую простую каменную гробницу. Склеп содрогнулся, с мрачного потолка на них посыпались куски щебня и труха. Щели, прорезавшие пол, стали расширяться.

— Бежим! — крикнул Каландрилл, и они бросились к выходу.

Кровавый ров превратился в узкий ручеек, вытекавший из сине-серого гранита; по ту сторону его зеленела вечная трава под щедрым добрым солнцем. Они пошли вперед. Но тут за спиной у них загрохотало, и они обернулись — огромная скала, обрушившись, завалила вход в пещеру. На мгновение Каландриллу показалось, что за этим грохотом падающих скал он услышал возглас ярости и разочарования, но, может, ему просто показалось… Он повернулся спиной к гробнице и взял Ценнайру за руку, Брахт подхватил под руку Катю и Ценнайру, и они, улыбаясь, пошли по сочной траве.

— Надеюсь, — сказал Брахт, — ты знаешь, как доставить нас в Анвар-тенг? А может, напрямую в Вану?

— Нет, для начала в Анвар-тенг, — возразил Каландрилл. — Мне там кое-что обещали.

Ценнайра сжала его ладонь, и к радости победы примешалась горечь сомнения. Они выиграли битву, Рхыфамун уничтожен, мир спасен от Безумного бога. Но у этой победы останется навечно горький привкус, если Ценнайра не получит назад сердце. Каландрилл вспомнил о колебании, прозвучавшем в голосе Зеду, а до того и в голосе Очена. Неужели это еще не все? Неужели победа превратится в поражение? Он заставил себя улыбнуться: нельзя позволять неуверенности отражаться на лице и в голосе. Нет, они вернут ее сердце. После всего, что пережито, они пройдут и через последнее испытание.

— Как ты это сделаешь? — спросила Катя. — Ты знаешь заклятие?

Каландрилл нахмурился и отрицательно качнул головой, вдруг почувствовав, как под ложечкой у него засосало.

— Не имею ни малейшего понятия, — сказал он и даже подумал, что им навеки грозит остаться в эфире.

— А это не ворота? — вдруг спросила Ценнайра.

Прямо перед ними, словно выросшие на пустом месте, гордо возвышались ворота из розового камня. Два вертикальных монолита, поверху которых лежала массивная перемычка, в проеме была не тьма, а веселое разноцветье.

— Да, — сказал Каландрилл, — похоже. — И они направились к воротам.

На сей раз ничто их не поджидало в междумирье: ни ледяные бескрайние пространства, ни враждебно настроенные стражи, ни боль, словно с крушением надежд Фарна на пробуждение эфирный коридор успокоился. Взявшись за руки, друзья вступили в створ ворот и на мгновение были нигде, в безвременье, но уже в следующий удар сердца оказались в подземной камере глубоко под Анвар-тенгом. Знаки, украшавшие серый камень, вспыхнули, словно в прощании, и растаяли. За спиной у них осталась обыкновенная голая скала, запах миндаля развеялся, ворота закрылись навеки. Шатаясь, они ухватились друг за друга, словно ища поддержки. Здесь было холодно. Вдоль стен, не плавясь, ровным пламенем горели свечи. В их золотистом свете они увидели потрясенное лицо Очена. Узкие глаза его расширились, он приподнялся с табурета и вдруг расплылся в улыбке. Морщины его светились радостью.